Комиссия

- Слова ты какие, Устинов, к этому случаю вспомнил! - удивился Дерябин. - Только он, я уверен, не согласится!

- А еще, когда будет с его стороны отказ - то и я смогу исполнить поручение, то есть поговорить, чтобы он никак и нисколь не мешал бы нашей Комиссии. Раньше - и говорить-то так предмета нету!

От этих соображений Дерябину уйти было нельзя, и Устинов об этом знал, и Комиссия знала, а тут Устинов еще сказал:

- А что Смирновский в случае согласия начнет вмешиваться во все другие дела Комиссии, так и думать нечего! Не начнет! Он будет исполнять свою службу, а больше ничего!

Дерябин постучал пальцем по столу и, глядя в какую-то бумагу, проговорил:

- Игнатий! Сбегай-ка за Смирновским!

- Да не пойдет ведь он, товарищ Дерябин! Сроду нет! - отозвался Игнашка.

- Игнатий! Сбегай-ка за Смирновским! - повторил Дерябин.

Игнашка схватил шапку и выскочил в дверь. Дерябин углубился в бумаги, всё еще постукивая пальцем по столу, а Калашников, помолчав и пошевелив рукой косматый волос на голове, начал объяснять устав какого-то кооперативного товарищества. Он объяснял долго и подробно, однако же он первый и кивнул в окно:

- Идут!

Действительно, по улице четко шагал Смирновский, а вприбежку, то впереди, то позади него, - Игнашка. Еще минута - распахнулась дверь в горницу:

- Вот! А вы ишшо говорили! Вот!.. Да я... - сообщил Игнашка.

- Чем могу служить? - козырнул Смирновский.

Он был невысок, но строен, в сером, не то военного, не то городского покроя, пальтеце, в зеленой фуражке без кокарды. Голос чуть глухой, суженные, калмыковатые глаза строги.

Дерябин поглядел на Калашникова, Калашников сказал:

- Садись, Смирновский! Поговорить позвали тебя!

Смирновский снял фуражку, расстегнул две верхние пуговицы своего пальтеца и сел. Все ждали его вопроса, чтобы он спросил, о чем с ним хотят говорить, а он молчал и только переводил взгляд с одного на другого - с Калашникова на Половинкина, с Половинкина на Устинова и так по кругу.

- Вот что, Родион Гаврилович, - сказал наконец Калашников, - просьба есть к тебе. От Лесной Комиссии, а разобраться - от всего лебяжинского общества... - Смирновский молчал, только кивнул один раз, и Калашников, передохнув, продолжал: - Просьба такая: взять на себя начальство над лесной вооруженной охраной. Мы стараемся, а лес всё равно рубят и даже не для себя уже, а на продажу в степные деревни. Если ты постараешься - ничего этого не будет, мы уверены.

Смирновский подождал - не продолжит ли Калашников и еще, потом сказал:

- Принять просьбу не могу! - Коротко махнул рукой. - Нет!

- Почему? Почему же, товарищ Смирновский? - с интересом спросил Дерябин.

- Боюсь я нынче оружия!

- Боишься?! - удивился Дерябин. - Ты боишься?!

- Боюсь! - подтвердил Смирновский.

- Дак как же так, Родион Гаврилович? - раскинул руки Устинов. - Ты ли здесь нынче перед нами? Не верится, будто ты.

- Боюсь я вот почему: кругом война - невероятная, гражданская, междоусобная. И каждый выстрел нынче - как в пороховую бочку огонь. Нынче даже и без выстрелов ссориться людям нельзя. Сегодня поссорились, поругались через прясло, а назавтра через то же прясло будем стрелять друг в друга! Сегодня ваша охрана задержала в лесу порубщика, а завтра - война, и он эту обиду припомнит.

- Я понял! - снова кивнул Дерябин. - Сегодня мы задержали Куприянова с сыном, а завтра они нам... Они ведь твои родственники, Куприяновы-то?

- Куприянов сдержится, не даст волю обиде, вот его уговорю. Ну, а всех-то не уговоришь? Вы сами-то, Комиссия, сдержитесь? Нынче вы спорите, разногласия у вас между собой словесные, а завтра? Может, они будут с оружием в руках? Эти разногласия?

- Ну, ты тоже скажешь, Родион! - покачал головой Калашников и сам качнулся на табуретке. - Ну, и скажешь!

- Напрасно ты, Родион Гаврилович! - поддержал Калашникова Устинов. Такого и в голову не должно приходить!

- И действительно, не приходит! - подтвердил Смирновский. - В семнадцатом году начался переворот - тоже ведь в голову не приходило, что после Россия не год, может быть, и не два будет пылать в братоубийственной войне!

- Ага, я тебя снова понял, Смирновский: ты всегда стоял за войну до победного конца! - проговорил Дерябин. - А спросить, ну, зачем народу был тот победный конец?