Комиссия

- А вот я не только с тобой, гражданин Смирновский, я с любым готовый в любой момент воевать! Хотя бы опять же с трудящимся, ежели он встал на чужую и неправую сторону. В войне сам знаешь как: стороны есть, а людей нету, одна только живая сила! А кто и как на какую сторону угодил разговора нет. Ты слова произнес, что значит Брестский мир, что значит междоусобная война. Но жизнь, она не из слов складывается, из действия. А действия - оне опять же от сторон исходят, то есть от классов. И я вопрос повторяю: почему меня буржуй довел до того, что мне хотя бы и самые красивые слова уже нипочем, а только один выход - воевать с ним? Я, что ли, ему войну объявил? Нет, он мне ее объявил! Это он крестьянину в России земельную петлю на шею накинул, он ему "Караул, погибаю!" и то не давал крикнуть, кто крикнет - того к нам сюда в ссылку, в Сибирь! А не справедливее ли было одного помещика в Сибирь сослать, здесь наделить его землей, а сто либо тысячу крестьянских семей на помещи-чьей земле в России оставить? И ты не благородничай, поручик, и не делай вида, будто я и есть первый затейник кровопролития! Когда в девятьсот пятом году народ пошел с молитвой к батю-шке-царю, батюшке стоило в окошко ручкой махнуть, и такие же вот благородные поручики, как ты, скомандовали: "Пли!" Так ежели бы это - один раз, а то ведь армия только и делала, что подавляла! Что же мне-то, подавляемому, оставалось? Или я не прав?

- Если бы армия несла честь, славу и силу своей нации в другие нации я бы и сейчас был с ней. Ну, а нынче меня там нет. И не может быть! Потому что нынче ты прав!

- Ну так вот! Завоевать победу для своего буржуя в другой стране - это честь. А быть при этом его рабом - тоже честь? А чтобы такого не было, русский мужик с немецким мужиком нынче братается, и каждый своего генерала бьет либо собирается бить!

- Побратались: немцы в Ростове-на-Дону! И Украина от России отторгнута, и Финляндия, Эстляндия, Лифляндия. И - Польша. И - Карская область. И - Батум! И еще будем платить шесть миллиардов марок контрибуций. Побратались! Только и надежды, что союзники, которых мы предали, без нас победят! Разгромят немцев, а тогда и мы вздохнем свободнее!

- Ну, тут дело в чем? Немецкие солдаты не смогли вовремя со своими генералами и помещиками управиться - вот в чем! А мы вот у себя до конца с капиталом покончим, а тогда им поможем! Ну, и вот что, поручик Смирновский, - спасибо за разговор! Ты правильно делаешь, когда отказываешься с нами сотрудничать! Очень правильно!

- Верно што! - протянул Половинкин, который за всю беседу не вымолвил ни слова. - Начали об лесной охране, а кончили неизвестно чем - хотя бы и миром в Бресте, и тысяча девятьсот пятым годом! Ежели мы свои дела начнем вот так же обговаривать по самым разным временам - толку не будет! И далее Левонтия Евсеева мы не уйдем никуды. Не призвать ли нам Левонтия обратно на должность начальника охраны?

Игнашка тоже сказал:

- Верно, что заблудился ты, Родион Гаврилович. Заблудился, и жаль мне тебя! Оч-чень жаль!

Смирновский встал, простоял секунду-две, потом козырнул кому-то, неизвестно кому, а попрощался с одним Устиновым:

- До свидания, Коля! Службу-то нашу помнишь?

- Помню, Родион Гаврилович!

- Будь здоров, заходи, будет случай! - И Смирновский вышел - быстро и всё тем же четким шагом.

Помолчав, Дерябин тоже обратился к Устинову:

- Молодец, товарищ Устинов: правильно предложил вызвать поручика! Вызвали, всё выяснили, теперь тебе и ходить к нему нету необходимости!

- У меня дело к нему всё одно есть.

- Есть?! - удивидся Дерябин. И тут же спросил у Калашникова: - А скажи, Петро, председатель, кто нынче был прав - я либо Смирновский?

- Ты, Дерябин... - кивнул Калашников. - Вот ежели бы ты еще затронул о пути трудящихся к справедливости, то есть кооперативный путь...

- Ладно! - перебил Дерябин. - Ну, а для тебя, Устинов, - кто был правый в нашем разговоре? Скажи?

- Сказать-то трудно. Сказать, так мне твое утверждение всё ж таки ближе. Однако...

- Ближе! А тогда о чем же тебе и еще вести со Смирновским разговор? Какое может быть у тебя с ним дело?

- У меня к нему собственное дело...

- Собственное! Ну, ну!

Вот он какой был, товарищ Дерябин - быстрый, смышленый. Давно вернулся с фронта, окопных митингов семнадцатого года не слышал, погоны с офицеров не срывал, ни эсеров, ни большевиков в полковые и другие комитеты не выбирал, а начни ему обо всем этом рассказы-вать, он тебя же еще и поправит: "Нет, не так было, а вот как!" И с толком поправит!.. Или начнет говорить, как страдает от безземелья мужик в России, - и опять всё в подробностях. Лебяжинские удивлялись: откуда что у человека? Конечно, большое просвещение получил он от Андрея Михайловича Кузьменкова.

С Кузьменковым, рабочим из Твери, Дерябин служил вместе при полевом телефоне с начала войны, в одно время они были и демобилизованы - Дерябин по контузии, Кузьменков по болезни.