Коммандос из демиургов

«Вот до чего общение с тобой доводит, хабалка базарная. Мальчик, как ты стал выражаться», — запричитали огрызки хорошего воспитания.

Я не стала ввязываться в полемику, а просто предложила народу заказать винца и попросила хозяина организовать музыку. Душа требовала праздника, а задница приключений. Я хоть и не могла выпивать по причине здоровья, но компань завсегда готова была поддержать, да и народу надо было снять стресс.

Через часок мы уже отрывались по полной. Накачав почтенную профессуру дешевым портвейном, я с умилением смотрела на то, как они выделывают замысловатые коленца. Раскрасневшаяся Тайка лебедушкой проплывала мимо скачущего вприсядку вечно сурового Зорро. Мечник, уткнувшись в роскошный бюст Плюшки, сладко сопел, пуская ей пузыри в декольте, а моя отважная Брунгильда держала его в могучих объятьях, отчего его ножки смешно болтались над полом. Цветочек, восседая на плечах Синего, махала солдатским ремнем, горланила какое-то непотребство, периодически сбивая свечи с висящей над головами люстры. Оранжевая, Владыка, Бестия, Кабан, Крыс, Мальвина и Зеленый изображали сиртаки, постоянно сбиваясь на гопака. Гламур пригласил меня на медляк, но попутав хрен с гусиной шеей, начал шарить по мне, как по пианине. Альфонс и Заумная с важным видом переминались с ноги на ногу, а упитый в хлам Головастик, зажав в зубах вилку, показывал, как гоблины танцуют их национальную лезгинку. Лучше всех себя вел неприлично раскрасневшийся Федор. Он не выделывался на танцполе, а всего лишь шустро поволок в уголок румяную служанку. И только обожравшийся до икоты Сосискин тихо спал в обнимку с недогрызенным поросенком.

Писец, как всегда, подкрался незаметно. Вышла покурить на улицу да подышать кислородом, и там меня схватил за ухо пребывающий в крайней степени бешенства Арк.

— Я ее там жду, а она тут веселится! — с ходу кинул претензию демиург.

— Прости, пупсик, засиделась с подружками, давно не виделись, — на память пришла стандартная отмазка всех подгулявших девушек.

— Пупсик? — Он подпрыгнул от возмущения.

— Ну не хочешь быть пупсиком, будешь зайчиком!

В ответ получила бешеный взгляд. Пожала плечами и выдала:

— Раз не хочешь быть зайчиком, значит, будешь пупсиком.

— Все, достала, — схватил за руку и потащил в портал.

Уперлась ногами, потребовала адвоката или хотя бы выдать потом тело Сосискину. Получила поджопника, не больно, но обидно, и меня затащили в воронку перехода.

В хрен знает какой раз в этот бесконечный день сурка пришла в себя после очередного скачка через пространство. На этот раз никакой готично-эротичной обстановки не наблюдалось. Сплошной аскетизм: каменные стены, шконка в углу, толстые решетки на окнах.

«Достали, замуровали!» — запричитало свободолюбие.

«Учти, я сырости не выношу, моментом ревматизмом обеспечу», — погрозил кулаком организм, — давай, начинай уже рыть подкоп, Монтекристиха.

Пока я озиралась в поисках совочка для землеройных работ, в мой персональный каземат вошел злющий, аки похмельный черт, демиург. Разборки не заставили себя ждать. Первой, естественно, наехала я.

— Какого хрена ты притащил меня в тюрьму? Другого места найти не мог или ты меня тут навечно прописать решил?

— Здесь я могу быть уверен, что ты никуда не сбежишь и нам никто не помешает, — дернул глазиком. Ишь ты, как проняло болезного.

— Чему не помешает? — состроила дурочку.

— Поговорить.

— А-а-а-а, а я-то перепугалась, что ты меня изнасиловать собрался.

— Если я захочу тебя поиметь, то мне совсем не нужно будет прилагать к этому силу, — кинул равнодушно.

Иронически вскинула бровь, всем своим видом показывая, что не верю. Его лицо окаменело, и он каким-то механическим голосом приказал:

— Подойди ко мне.

Хотела показать неприличный жест, но вместо этого пошла к нему. На языке вертелась куча слов, требующих выхода, но я не могла издать ни звука. Остановилась напротив Арка и с ненавистью посмотрела на него.

— Обними меня.

Задохнулась от бешенства, но выполнила приказ. Хотела впиться ногтями в его тело, но вместо этого прикоснулась к нему, как к самому близкому человеку. Прижавшись щекой к его груди, замерла. Ненавижу себя за слабость, за невозможность сопротивляться. Мне никогда еще не было так погано. Оказывается, я ошиблась. Следующая фраза ударила меня наотмашь:

— Раздевайся.

Подняла на него глаза, втайне мечтая, что сейчас окажется, что ослышалась, но наткнулась на его взгляд, не выражающий ничего. Наверное, вот с такими пустыми глазами подписываются смертные приговоры. Руки помимо воли рванули застежку молнии на груди. Куртка полетела на пол. Запуталась в свитере, зарычала от злости, что никак не могу его стащить с головы, и загнала внутрь злые слезы. Осталась стоять в одной тоненькой майке и спортивных брюках. Потянулась развязать шнурок, мысленно прокручивая тысячу и одну казнь Арка, и отчаянно стараясь не думать, как я буду жить, если он выполнит свое обещание. Штаны застряли на бедрах, я начала с остервенением стягивать их вниз, и вдруг услышала тихое:

— Достаточно.

Залепила пощечину и с вызовом вскинула подбородок: