Эту эпиграмму Пушкин сочинил в ответ на стихотворение «Море», которое Вяземский прислал ему в письме от 31 июля 1826 г. из Ревеля. Поводом к ней послужил слух (оказавшийся ложным), будто политический эмигрант, декабрист Николай Тургенев выдан России Великобританией. Вслед за эпиграммой Пушкин продолжает: «Сердечно благодарю тебя за стихи… Критику отложим до другого раза. Правда ли, что Николая Тургенева привезли на корабле в Петербург?»
Стихотворение Вяземского состоит из двенадцати строф по восемь четырехстопных строк, с редкой и неблагозвучной рифмовкой
Письмо Александра Тургенева (см. вступление к коммент. к «десятой главе») дает варианты двух стихов: «преследуя свой идеал» в 10-м и «плети рабства» в 12-м.
Томашевский («Десятая глава», с. 391) публикует фотоснимок черновика этой строфы, на котором видно, что в стихе 3 Пушкин, зачеркнув «губительные», написал «решительные»; в 5-м «стихи» исправил сначала на «сатиры», а затем на «ноэли»; в 7-м вместо «как обреченный» поставил «казалось, молча»; в 12-м «цепи» заменил «плетьми»; в 13–14 вместо «предвидел в сей толпе… освободителей» написал «в толпе… зрел избавителей».
XVII
2
5
Князь Петр Витгенштейн (1768–1842) командовал Второй армией со штаб-квартирой в Тульчине. Добрый и храбрый человек, очень любимый подчиненными.9
«Происшествия в Неаполе, Гишпании и Португалии имели тогда большое на меня влияние. Я в них находил <…> неоспоримые доказательства в непрочности монархических конституций и полные достаточные причины в недоверчивости к истинному согласию монархов на конституции, ими принимаемые. Сии последние соображения укрепили меня весьма сильно в республиканском и революционном образе мыслей».
Пушкин познакомился с Пестелем 9 апреля 1821 г. в Кишиневе (хотя мог видеть его в феврале в Тульчине). В этот день в дневнике поэта сделана следующая запись:
«Утро провел с Пестелем [который, как ни парадоксально, был направлен в Кишинев правительством для сообщения о деятельности там общества „Свободная Греция“]; умный человек во всем смысле этого слова. Mon coeur est matérialiste, говорит он, mais ma raison s'y refuse[950]
. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»