Комментарий к роману "Евгений Онегин"

«Je remets `a une autre lettre le plaisir de vous parler des faits et gestes de nos belles compatriotes; pr'esentement je vous parlerai de Tatiana. Elle a pris une vive part `a votre malheur, elle me charge de vous le dire, c'est de son aveu que je vous l''ecris, son ^ame douce et bonne n'a vu dans le moment que l'injustice dont vous 'etiez la victime; elle me l'a exprim'e avec le sensibilit'e et la gr^ace de caract`ere de Tatiana»[242].

Раевский, несомненно, был знаком с письмом Татьяны; следовательно, оно было написано до того, как Пушкин покинул Одессу.

Существует еще и четвертая кандидатка, согласно некоему Д. Дарскому, чья идея обсуждалась и была отвергнута беспросветно-холодным вечером 21 декабря 1922 г. Обществом любителей российской словесности, героически заседавшим во мраке и голоде ленинского правления[243]. Дарский считал обладательницей ножек из строф XXXI и XXXIII компаньонку (dame de compagnie) барышень Раевских, вышеупомянутую татарку Анну Ивановну (фамилия неизвестна)

Окончательное мое впечатление: если ножки, воспетые в строфе XXXIII, и имеют конкретную хозяйку, то одна из ножек принадлежит Екатерине Раевской, а другая — Елизавете Воронцовой. Иными словами, крымские впечатления августа 1820 г. и посвященные им стихи (сочиненные предположительно 16 апреля 1822 г.) на второй неделе июня 1824 г. были преобразованы в строфу ЕО,

запечатлевшую одесское увлечение поэта.

К слову, такое бегание наперегонки с волнами было в те годы модным развлечением. «Un des premiers plaisirs que j'aie go^ut'es, — пишет Шатобриан в „Замогильных записках“ 1846 г. („M'emoires d'outre-tombe“. Ed. Maurice Levaillant. Paris, 1948, pt. I, bk. I, ch. 7), — 'etait de lutter contre les orages, de me jouer avec les vagues qui se retiraient devant moi, ou couraient apr`es moi sur la rive»[244].

3—4Бегущим бурной чередою / С любовью лечь к ее ногам! — Читающие по-русски увидят здесь россыпь прекрасных звукоподражательных аллитераций. Ср. у Бена Джонсона в «Стихоплете» (Ben Jonson, «Poetaster»), IV, VI (прощание Юлии с Овидием):

…I kneel beneath thee in my prostrate loveAnd kiss the happy sands that kiss thy feet.

…Я падаю перед тобой на колени, сраженный моей любовью,И целую счастливые пески, целующие твои ноги.

Ср. у Томаса Мура в «Любви ангелов» (Thomas Moore, «The Loves of the Angels»), стихи 1697–1702:

Не saw, upon the golden sandOf the sea-shore a maiden stand,Before whose feet the expiring waves

Flung their last tribute with a sigh —As, in the East, exhausted slavesLay down their far-brought gift, and die.(Он увидел, что на пескеУ берега моря стоит дева,К чьим ногам слабеющие волны

Со вздохом бросают свою последнюю дань —Так на Востоке изнуренные рабыКладут принесенные издалека дары и умирают.)

(Эти строки, как я обнаружил, цитируются в статье «Эдинбургского обозрения» [1823, Feb., № 38] о «Любви ангелов» Мура и «Небе и земле» Байрона; на с. 31 сказано, что поэзия Байрона «подобна порой смертоносному анчару» [«Antiaris toxicaria», Leschenault de la Tour, 1810]. Любопытно, что парафраз строк Мура «exhausted slaves / Lay down their far-brought gift, and die» встречается в предпоследней строфе пушкинского стихотворения «Анчар». См. коммент. к L, 10–11.)

Английская поэзия богата на волны, целующие чьи-либо ноги; достаточно будет еще одного примера. У Байрона в восторженном описании Кларана («Чайльд Гарольд», III, С: «Ciarens! by heavenly feet thy paths are trod»[245]), где Бессмертная Любовь непонятно почему отождествляется с чувствами, которые у Руссо испытывали Юлия и Сен-Пре, навсегда наводнив ими возвышенности Швейцарии, читаем (CI, 5–6).

…the bowed Waters meet him [Love] and adore,Kissing his feet with murmurs…