Комментарий к роману "Евгений Онегин"

4 Строфа не окончена. Бурцев где-то домыслил, что Пушкин с Онегиным тихо хихикали о том, что оба они принадлежали к одному и тому же революционному движению. Я же полагаю, что насмешили их не домыслы комментаторов, а та несвятая и неискренняя дружба, при которой друзья могут совершенно забыть друг о друге на три года.

Ср. последнюю строчку стихотворения, написанного летом 1819 г. в Михайловском и адресованного Пушкиным Михаилу Щербинину, его петербургскому весельчаку-приятелю (стихи 27–32):

Найдем отраду, милый друг,В туманном сне воспоминаний!Тогда, качая головой,

Скажу тебе у двери гроба,«Ты помнишь Фанни, милый мой?»И тихо улыбнемся оба…

Любопытно, что Кюхельбекер, который никак не мог знать пушкинскую строчку «Мы рассмеялися тишком» из «Путешествия Онегина», XXX, 4, использовал похожее наречие «тихомолком», обращаясь к той же небезызвестной галльской формуле о смеющихся Цицероновых авгурах в песни III своей замечательной поэмы «Агасвер, Вечный жид», написанной в ссылке, в основном в 1840–1842 гг., и опубликованной через много лет после его смерти (1878). Несмотря на непонятную архаичность, словесную неуклюжесть, странноватые идеи и ряд композиционных недочетов, поэма, с ее порывистой мелодией и угловатой самобытностью языка, является выдающимся произведением и заслуживает особого исследования.

[XXXII]

Недолго вместе мы бродили

По берегам Эвксинских вод.Судьбы нас снова разлучили⁴ И нам назначили поход.Онегин, очень охлажденныйИ тем, что видел, насыщенный,

Пустился к невским берегам;⁸ А я от милых Южн<ых> дам,От <жирных> устриц черноморских,От оперы, от темных ложИ слава Богу от вельмож,¹²

Уехал в тень лесов Тр<игорских>,В далекий северный уездИ был печалей мой приезд.

Черновая рукопись (2382, л. 17 об.).