Коммод. Шаг в бездну

Коммод, грозный своим морским трезубцем,

Коммод, страшный и в шлеме под забралом

Коммод славен во всех деяниях Марса,

Коммод рожден Геркулесом

Коммод подвигами славен.

Под рев труб, крики зрителей, звучные аккорды органа Коммод приблизился к тому месту, где стоял претор. Из императорской ложи сюда спустилась процессия жрецов, и жреческий царь* (сноска: Одна из высших должностей в Римской республике. Жреческий царь заменял настоящего царя во время религиозных церемоний.) от имени римского народа вручил молодому цезарю награду за победу — дубинку и львиную шкуру. Тот, не скрывая слез, принял драгоценные реликвии и, вскинув руку, отсалютовал по очереди всем четырем сторонам амфитеатра Флавиев.

* * *

Вечером на Палатине состоялся званный пир, на котором гостей угощали мясом поверженного императором слона. Приглашенным было предписано явиться в нарядах, которые были в обычае у современников Геркулеса. Тертуллу досталась роль Орфея.

Сам Коммод, прилегший на ложе, был в накинутой на голову и плечи львиной шкуре. Над ним раскинули ветви серебристый тополь и оливковое дерево, их стволы обвивали живые побеги плюща. Рядом под охраной двух страшенного вида преторианцев на золотом постаменте лежала дубинка героя. Тигидий вырядился победителем Минотавра Тезеем. Эмилий Лет за образец взял Персея, одолевшего Горгону Медузу и спасшего Андромеду. На голове у него был легкий бронзовый шлем с крылышками, за большие деньги изготовленный в Тусском квартале. Возле отведенного места стоял полированный щит с изображением головы Горгоны. (После осуждения Фуфидия Лет мог позволить себе подобную роскошь.) Дидий Юлиан, не особенно заботясь о сходстве, явился на пир в образе Амфитриона, земного отца Геракла — небесным отцом великого героя, как известно, был сам Юпитер, пробравшийся в окно, за которым горевала Алкмена, жена Амфитриона.

Витразин и еще не покинувший пределы Италии Саотер нарядились аргонавтами. Язона изображал сын Сальвия Юлиана Валерий, трибун претория. Его отец на пир не явился — как поговаривали в городе он язвительно выразился в том смысле, что «римскому гражданину постыдно праздновать победу гладиатора».

Всех поразила своей необычной и чересчур броской красотой молодая жена Коммода Криспина, представшая перед гостями в образе царицы Лидии Омфалы. Выбранная ею роль тоже наводила на определенные размышления — после того, как царь Эврит отказался отдать за Геркулеса, победившего в стрельбе из лука, свою дочь Иолу, герой в припадке гнева сбросил со стены сына царя Ифита. Чтобы искупить убийство, Геркулес был продан Омфале в рабство на три года. Носилки с молоденькой и красивой императрицей внесли в зал молодые, мускулистые чернокожие рабы. Криспина предстала в природном облике, грудь едва прикрывали концы длинного полупрозрачного шарфа, на голове корона в виде львиной пасти. Впереди несли миниатюрную палицу, точную копию той, что лежала возле императора. Это был откровенный намек на то, что все эти три года Омфала безраздельно владела душой и телом героя. Она заставляла Геркулеса наряжаться женщиной и прясть шерсть, сама же расхаживала по городу в его львиной шкуре, в обнимку с палицей, которую — чтобы царицу невзначай не придавило — поддерживали четыре раба.

По залу расхаживали кентавры, а также карлики, по заказу императора набранные Стацией — Врежь кулаком по всей Италии — они изображали керкопов.* (сноска: Злые и лукавые карлики, попытавшиеся похитить оружие Геркулеса, когда он решил отдохнуть на берегу реки. Геркулес схватил их, связал и повесил за ноги. Эти карлики славились как самые лживые и хитрые существа на свете. Юпитер сначала лишил их дара слова, которым они злоупотребляли, а потом превратил в обезьян.) Несколько волосатых, гориллоподобных, огромного роста громил представляли побежденных врагов Геркулеса — Кака, Антея, Атланта, Диомеда, Авгия. В зале на полу были раскиданы замечательные яблоки, которые должны были напоминать гостям об одиннадцатом подвиге, во время которого герой добыл волшебные плоды из садов Атланта, где отдыхали Геспериды. В одном из углов был привязан лев, на долю которого выпала роль Немейского чудовища, однако к удовлетворению Тертулла, место которому отвели как раз возле хищника, царь зверей вел себя тихо и, улегшись, тихо посапывал возле колонны.