Коммод. Шаг в бездну

— Пусть повтор, только не моложавость. Или вот еще — «увидя такого государя, римляне приняли его со всевозможным славословием». Знаешь кого славословят? Если мне не изменяет память, славословие — это лицемерное восхваление того, кто явно не заслуживает почестей. Я могу согласиться с тем, что пока меня не за что возносить, но объявлять об этом публично считаю дурным вкусом и кукишем в кармане. Что же касается «увидя», это даже не насмешка, а вызов. Ты же славишься как редкий умелец в подборе слов. Стихи пишешь, а тут «увидя»! Одним словом, исправь эти места.

Император выглядел усталым, однако пребывал явно в приподнятом настроении. Он предложил поэту отведать фалернского, сам отпил вино из бокала. Вино было замечательное, даже в Африке, славившейся своими виноградниками, он не пробовал такого. Италия есть Италия. Здесь все самое лучшее, самое изысканное, а если чего нет, прикажи и привезут.

— Впрочем, — продолжил Коммод, — мне нравится твоя строптивость. А также борода. Борода классная. Мы найдем ей применение. Потом. Ладно, за твое усердие тебя ждет награда.

— Господин, — робко попросил Тертулл, — если будет позволено…

— Что еще? — нахмурился Коммод.

— Не могу скрыть одолевшую меня страсть.

— Ну‑ка, ну‑ка? — заинтересовался император. — Ах, какая борода! Она просто возжигает мне сердце. Что бы ты хотел получить в награду, нехороший? Женщину? Мальчика?

— Нет, господин, позволь мне взглянуть на чудо, которое ты привез из Богемии.

— Ты хочешь взглянуть на этого зверя?! — Коммод внезапно взволновался.

Он вскочил с ложа и далее повел речь совсем запросто.

— Знаешь, Тертулл, я сам был ошеломлен, когда мне показали это уснувшее в камне чудовище. Вот было бы здорово, если бы оно выбралось наружу! Если бы оно стало ростом с гору или с Капитолийский холм? Ты не побоялся бы выступить против него с оружием в руках?

— Побоялся бы, государь. Ведь я мирный человек.

— А я нет. Пойдем, я покажу тебе это сокровище. Там у меня есть еще кое‑что.

Он приказал позвать Клеандра, подал знак Вирдумарию, и они вчетвером спустились в один из внутренних двориков дома Тиберия. Отсюда добрались до пристроенного к общему комплексу дворца Флавиев* (сноска: Дворец Флавиев занимал восточную часть Палантинского холма и был выстроен императором Домицианом, которого упрекали в излишней расточительности при возведении этого сооружения. Однако никто не обвинил Домициана в «излишних тратах» на проведение праздников или на раздачи плебсу.). Здесь спустились под землю, где была устроено государственное казнохранилище, потом долго шли по лестницам, спускаясь то вверх, то вниз. Всю дорогу Коммод захлебываясь рассказывал Тертуллу о том, как эти сокровища попали в руки римлян, в конце объяснил, почему приказал поместить предпочитающий солнечный свет камень во мрак.

— Бебий рассказал мне, что у варваров есть легенда. В ней говорится, что крот… Знаешь крота? — обратился он к Тертуллу.

Тот кивнул.

— Скорее, это был не крот, — продолжил Коммод, — а принявший его облик царь мохнатых подземных жителей. Подземный царь очень удивился, когда узнал, что оказавшийся в Богемии Геркулес никогда не видал янтаря и нет у него ни кусочка этого волшебного камня. Он пригласил героя в свою подземную мастерскую. Геркулес восхитился, увидев таинственный подземный замок, где самый малый камешек поворачивался к человеку своей лучшей стороной. Вот и я приказал воспроизвести пещеру царя кротов.

Вирдумарий открыл дверь в кладовую, и Тертулл вслед за императором вступил в ярко освещенную мерцающим светом масляных ламп искусственную пещеру. Повсюду на полу, на низких подставках, на искусно вырезанных, напоминавшие уступы из камня, полках грудами лежали куски аполлонова камня от малюсеньких с ноготок кусочков до овалистых, размеров с детскую голову самоцветов. Здесь же на изготовленных из матового светлого мрамора постаментах, на столах странными отголосками причуд нынешнего владельца этой коллекции были расставлены изделия из янтаря — кубки, чаши, подсвечники, статуэтки, бесчисленные бусы, перстни, нагрудные торквесы, шары, с помощью которых летом охлаждали разгоряченные руки; всевозможные четки, запонки, броши, серьги, ручки к перьям, а также ожерелья, использовавшиеся как целебный талисман. Каждая крупная вещь была умело и обильно подсвечена.