Коммунальные конфорки

У соседки была знакомая из начальственных кругов. Что там ей нашептала ревнивая завмаг, история умалчивает, но через полгода, к обоюдному удовольствию и соседей, и самой Дианы, ее мужа перевели на Камчатку.

Там и денег больше платили, да и служба быстрее пошла.

* * *

Так что стала Диана-охотница лет через пять-шесть женой капитана первого ранга. Время от времени, пока муж уходил в автономку, она приезжала в Ленинград на улицу Пестеля.

Рассказывала Диана о гарнизонной жизни много и охотно, но как-то с юмором, без многозначительного поджимания губ, с удовольствием делилась нарядами, легко дарила дорогие вещи и вела себя так непринужденно, что ей не только не завидовали, но и делали вид, что не замечают ее частых отлучек из дому и поздних приходов, после которых она спала до полудня и от ее кожаного пальто пахло не только французскими духами, но и коньяком вперемешку с дорогим мужским одеколоном и еще чем-то неуловимо порочным, но притягательным и загадочным, как и она сама.

Пальто было действительно единственным в своем роде. Привезли его из Швейцарии, что по тем временам было все равно как с Луны. Никто не знает, как оно попало к Диане и каких денег стоило, но даже я помню его необычный цвет жженой карамели и совершенно невероятную легкость. Мама с удивлением говорила, что оно весит не больше пары перчаток. Ездить в таком пальто в переполненном метро или трамвае было все равно что идти в баню в бриллиантовом колье. Диана передвигалась исключительно на такси, но, к сожалению, в отличие от далекой Швейцарии, в советских такси порой перевозили и продукты, и товары для ремонта. В конце концов пальто в некоторых местах покрылось то ли сальными, то ли масляными пятнами. Отечественные пятновыводители тоже не предназначались для столь деликатной кожи – от всех манипуляций она потемнела и сморщилась. Кто-то предложил помыть пальто в мыльной воде.

Диана надела пальто на себя, и ее подруга с дрожью в руках стала намыливать и аккуратно застирывать засалившиеся места. Диана вертелась в узкой ванной, а в открытую дверь подглядывали любопытствующие соседки. Мужская часть квартиры тоже пыталась прорваться, но их выгоняли дружным визгом, как будто Диана стояла в ванне, подобно Афродите, не в верхней одежде, а только в морской пене. Но не в женской стыдливости было дело – грубый мужской взгляд мог осквернить священный процесс очищения швейцарского кожаного пальто.

Не уверен, что ноги Иисуса омывали с большим благоговением.

А потом пальто распяли, и оно сушилось на жадном до тепла ленинградском осеннем солнце. Еще в процессе стало ясно, что оно было безнадежно испорчено, но теплилась надежда, что, высохнув, оно вдруг снова шелково заструится между пальцами и вернет себе уникальный карамельный цвет.

Чуда не произошло. Реанимационные мероприятия привели к тому, что пальто цветом и качеством стало походить на старую кожанку рабочего Путиловского завода и в нем можно было только разносить пролетарские листовки, но никак не щеголять в светском обществе.

Диана недолго погоревала, отоварилась в «Березке» очередной дубленкой, а заскорузлое пальто забрала запасливая тетя Надя в надежде реанимировать. В хозтоварах продавалась только красная и чернильно-синяя краска в порошке. На несколько дней коммунальная кухня превратилась в лабораторию алхимиков. В старой цинковой шайке развели краску и опустили туда пальто. На следующий день на общем совете цвет забраковали: пальто выглядело так, будто на него вылили чернильницу. Терять было нечего, добавили красного порошка. И получился роскошный бордовый цвет. Сушили за окном, которое выходило прямо на Пестеля. Как стемнело, на улице раздавались то визг тормозов, то приглушенные вопли одиноких прохожих, которые почти теряли сознание, завидев мерно раскачивающееся на уровне фонарного столба привидение. Потом тетя Надя через мокрую простыню пальто отпарила. И получилось почти идеально. Подкладка, правда, стала пятнистой, но, во-первых, если застегнуться, то не видно, а во-вторых, может, так было задумано неизвестным швейцарским дизайнером.

Смущал только воротник: тетя Надя опрометчиво попробовала помазать кожу для блеска растительным маслом, но оно впиталось и оставило пятно.

Казалось, все труды пропали даром. Но тут вмешалась моя мама.

В тот год она начала вышивать бисером («бисерить», как это называл дедушка). Мама была, несомненно, наделена настоящим талантом художника, потому что из-под ее руки выходили удивительно тонкие и со вкусом сделанные вещи: какие-то цветочки, бусы, ночнички. Она замахнулась даже на большую люстру, но это был проект на несколько лет. Папа из чертежной доски соорудил ей рабочий столик, на который прикрепили кнопками лист ватмана с нарисованными цветами. В тот год на прилавках в изобилии были чешские бусы из мелкого разноцветного бисера. Мама покупала их, разрезала, собирала мелкие бусинки в баночки из-под кремов и майонеза. Потом она кропотливо нанизывала бисер на тонкую леску, в точности повторяя рисунок на ватмане. Из-под ее рук появлялся изумительной красоты орнамент.