Коммунизм

С 1956 года Москва развернула в третьем мире активную деятельность с целью сколотить против Запада, и особенно против Соединенных Штатов, союз, охватывающий половину мирового населения. Использовались разные средства создания опорных пунктов. В Индии она финансировала строившийся под руководством ее инженеров гигантский сталелитейный завод, в других местах она строила электростанции и пекарни. В Египте Москва содействовала строительству Асуанской плотины, впервые давшей возможность контролировать ежегодные разливы Нила. Такие действия должны были контрастировать со «своекорыстным» поведением капиталистического Запада. Москва вооружала арабов против Израиля и Эфиопию против Сомали. Во всех этих случаях московские «советники» прибывали следом за помощью, что позволяло Москве устанавливать свое физическое присутствие по всему миру. Предоставление помощи рождало также экономическую зависимость, прокладывавшую путь зависимости политической.

В конечном счете, эта амбициозная и дорогостоящая политика принесла очень скромные плоды. Советский Союз просто не располагал экономическими ресурсами, чтобы играть роль, которая отвечала бы задачам его новой политики в третьем мире. В одну страну за другой, от Ближнего Востока до Африки, Москва бросалась с расчетом обратить в свою пользу тамошний вакуум власти, предоставляла финансовую и военную помощь, и все только для того, чтобы столкнуться с непредвиденным развитием событий, устранявшим ее союзника, либо обнаружить, что он передумал и сменил позицию. Как было кем-то замечено, купить лидеров третьего мира нельзя, их можно только взять взаймы.

Деятельность Москвы в третьем мире имела то главное следствие, что она встревожила Запад и обострила холодную войну. Она также сильно обременила ее казну. Марксисты-ленинцы, считая свое учение наукой, старались анализировать свой опыт и учиться на ошибках, допущенных, по их мнению, не столько в понимании конечных целей движения, которые не могли подвергаться сомнению, сколько в стратегии и тактике борьбы за них. Ленин усвоил из Маркса, что для предотвращения контрреволюции ему следовало беспощадно расправиться со всей институциональной структурой капитализма. Оценивая ревизионизм преемников Сталина, Мао пришел к выводу, что разрушения институтов недостаточно, нужно еще изменить человека. Марксизм, разумеется, всегда считал изменение человека своей высшей и конечной целью. Но Мао решил, что достичь ее надлежит без промедления, и всю систему своего правления он подчинил претворению этой цели в жизнь.

Китайские коммунисты установили тоталитарный режим, скроенный в близком соответствии с советским образцом. Первоначально Мао также в точности копировал сталинскую экономическую политику, проводил коллективизацию сельского хозяйства и осуществлял пятилетние планы индустриализации. Но были и различия. Одно из них состояло в том, что в отличие от советской диктатуры, наследницы царизма, которую мало беспокоило, что там люди думают, лишь бы они вслух выказывали единодушие и прикидывались верующими, китайские коммунисты преисполнились решимости добиться подлинного интеллектуального и духовного единства народа^{5}

.Своими корнями такая установка уходила в конфуцианство с его упором на достижение совершенства и требованием, чтобы основой управления служила нравственность, а не голое принуждение. Но непосредственно эта установка вытекала из опасений Мао, что без переделки умов его подданных, которая позволила бы им полностью усвоить учение Маркса, Ленина и самого Мао, Китай может постигнуть судьба Советской России, то есть он может погрузиться в ревизионизм и сбиться с верного пути.

Теоретические установки Мао проложили путь немыслимым экспериментам, которые все окончились провалом, стоили огромных человеческих жертв и подорвали благополучие народа. Китайские граждане, особенно люди умственного труда, заподозренные в отсталых или подрывных мыслях, подлежали систематическому «перевоспитанию», часто в концентрационных лагерях, где они подвергались тому, что вполне удачно называлось «промыванием мозгов». Это было издевательство над думающими людьми с расчетом сломить их дух.

Те же теоретические посылки послужили семенами, из которых выросла начатая в 1958 году политика Большого скачка. Вдохновляясь желанием показать миру, что Китай превзошел русских в отыскании лучшего и более быстрого пути преодоления экономической отсталости, Мао объявил, что Китай намерен за пять лет обогнать Великобританию по добыче угля и производству стали. Сделать это должны были более полумиллиарда человек, согнанных в двадцать четыре тысячи «народных коммун», где промышленное производство в примитивных домашних условиях сочеталось с сельскохозяйственными работами. Являя собой типичный пример готовности Мао пренебрегать экономической действительностью, этот замысел строился на теореме, представленной в Изречениях председателя Мао (называемой обычно Красной книжечкой Мао и единственно доступном тогда в Китае издании). Теорема гласила, что китайский народ это tabula rasa: