— Когда я впервые увидел его под красным фонарем, — продолжил сигнальщик, в страшном исступлении вновь и вновь проводя руками по темным волосам, — почему он мне не сказал, где случится катастрофа, коль скоро она должна была случиться? Почему не объяснил, как ее избежать, если можно было избежать? Когда он явился во второй раз и стоял там, спрятав лицо в ладонях, почему не сказал: «Она умрет, пусть родители оставят ее дома!»? Если же оба раза он являлся лишь затем, чтобы убедить меня в истинности своих пророчеств и подготовить к третьей беде, то почему теперь он не скажет прямо, что будет? Ах, господи, и ведь явился-то ко мне, к простому сигнальщику, несущему службу вдали от людей! Почему он не пришел к человеку достойному, пользующемуся доверием окружающих, имеющему возможность что-то предпринять?
Увидев его страдания, я осознал, что и ради этого бедняги, и ради общей безопасности должен сейчас его успокоить, поэтому отбросил все размышления о реальности или сверхъестественности и воззвал к голосу его рассудка: мол, всякий, на кого возложен долг, обязан исправно работать и, как бы ни сбивали его с толку эти загадочные явления, находить утешение хотя бы в том, что хорошо понимает свои обязанности. Надо сказать, в этом я преуспел значительно больше, чем в попытке убедить сигнальщика, будто призраков не существует. Он успокоился, с наступлением ночи стал все больше внимания уделять служебным занятиям, и в два часа я с ним расстался. Предлагал составить ему компанию до рассвета, но он и слышать ничего не желал.
Не вижу смысла скрывать, что на тропинке я не раз оборачивался на красный фонарь, что этот красный фонарь мне не нравился и что в его лучах мне едва ли спалось бы спокойно. Также не скрою, что меня напугали описанные сигнальщиком два несчастных случая подряд и смерть девушки, но прежде всего меня терзал вопрос, как следует поступить мне самому теперь, когда в моем распоряжении оказались все эти сведения.
Я убедился, что человек он умный, бдительный, обязательный и пунктуальный, но разве в его состоянии можно оставаться таковым и впредь? Пост он занимал невысокий, и все же ему было доверено важное дело; согласился бы я (к примеру), рискуя жизнью, поверить, что он и дальше будет с честью и прежней дотошностью выполнять свой долг?
Не желая мириться с чувством, что совершу предательство, если сразу сообщу о происходящем начальству железнодорожной компании, не объяснившись прежде с сигнальщиком и не предложив ему компромисс, я, в конце концов, решил вместе с ним посетить лучшего из практикующих в этих краях врачей и узнать его мнение. По словам сигнальщика, через час-другой после рассвета его смена заканчивалась, а вскоре после захода солнца он вновь заступал на дежурство. Мы договорились, что к этому времени я и приду.
Вечер выдался чудесный, и я вышел пораньше, чтобы им насладиться. Солнце еще не село, когда я очутился на дорожке, что вела вдоль железнодорожной выемки. Прогулка займет у меня час, рассудил я: полчаса в одну сторону и полчаса обратно, — и сразу после заката я спущусь к будке сигнальщика.
Прежде чем отправиться в путь, я подошел к краю и машинально взглянул вниз — именно с этой точки я впервые заметил будку. Не могу описать, какой ужас меня охватил, когда я увидел у самого входа в туннель того самого человека: левой рукой он заслонял лицо, а правой исступленно размахивал в воздухе.
Мое неописуемое смятение длилось всего мгновение, ибо в следующее я осознал, что это не призрак, а живой человек, причем неподалеку толпились другие люди — им-то, как я понял, и предназначался этот жест. Красный сигнал опасности еще не был включен. Возле семафорного столба я приметил новое сооружение — наспех сколоченный шалаш из досок и брезента размером с кровать.
Не в силах избавиться от ощущения, что стряслась беда (и преисполненный страха, что беда эта произошла не иначе как от того, что я оставил сигнальщика в одиночестве и никого не послал ему на помощь), я спешно спустился по тропе на дно выемки и спросил у собравшихся:
— Что тут произошло?
— Нынче утром сигнальщика убило, сэр.
— Но ведь не того, кто дежурил в этой будке?
— Его самого.
— Не моего знакомого?
— Если вы были знакомы, сэр, то сразу его узнаете, — ответил мне тот, кто говорил со мной от имени остальных, и, почтительно сняв шляпу, приподнял край брезента. — Лицо у него цело.
— О, как же это случилось, как случилось? — принялся спрашивать я, обращаясь то к одному из присутствующих, то к другому, когда палатку закрыли.
— Поезд его сбил, сэр. Работу свою он знал, как никто другой в Англии, но по какой-то причине шел слишком близко к путям. Дело было средь бела дня. Сигнальщик держал в руке зажженный фонарь. Когда поезд выехал из туннеля, он стоял к нему спиной, вот и… Машинист нам показывал, как все произошло. Покажи и ему, Том.
Мужчина в простом черном комбинезоне кивнул и вернулся на то же место у входа в туннель.