Компания чужаков

Англичане вышли через стеклянную дверь в портик, а оттуда спустились по ступенькам на лужайку, подальше от немца, однако Фосс еще успел услышать первые реплики их диалога.

— Нельзя сейчас говорить с ним об этом, — сказал Сазерленд.

— Напротив, — настаивал Роуз. — Сейчас самое время.

Краем ладони Фосс стряхнул капли пота со лба. Прошло пять минут, и англичане возвратились. Сазерленд был мрачен, как всегда, и даже Роуз пригасил свою навязчивую веселость. Ушли англичанами, вернулись корректными, как немцы. Фосс ощутил привычное жжение в кишках.

— Мы собираемся вступить в контакт с Волтерсом по нашим обычным каналам, — заговорил Сазерленд.

— По обычным каналам? — переспросил Фосс. — Не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

— У нас есть возможность передавать Волтерсу информацию, к которой он прислушается.

— Подлинную информацию?

— Да.

— То есть угрозы?

— В том числе.

— И вы хотите сперва попробовать на мне, посмотреть, как я это приму?

— Не совсем так, — покачал головой Роуз. — Как вы отреагируете, это понятно. Однако вы имеете право знать: ваши сведения подтвердились, и теперь вы стали членом нашего клуба.

— Не люблю клубы, — резко бросил Фосс, даже не замечая, что выбалтывает сугубо личное. — Ни в каком клубе никогда не состоял.

— И еще нам важно, чтобы вы знали: информация, которую получит Волтерс, никак не связана с теми сведениями, которые мы получили от вас.

— Завтра Волтерс получит коммюнике следующего содержания. — Голос Сазерленда упал до шепота, оба собеседника склонились к нему поближе, чтобы разобрать слова. — Если до пятнадцатого августа немцы не заявят о безоговорочной капитуляции, в конце того же месяца на Дрезден будет сброшена атомная бомба.

У Фосса перехватило дыхание. Не только разум, но и тело отказывалось воспринимать смертельную угрозу. Капли пота, медленно собиравшиеся в бровях и волосах в эти долгие жаркие часы, теперь потекли неудержимо, оросили впалые щеки Фосса, словно ручьи слез. Утирая лицо, он думал: там, в Дрездене, осталась мама.

— Возможны ли другие условия? Что, кроме безоговорочной капитуляции, может предотвратить это?

Англичане призадумались. И что такое «безоговорочная капитуляция»?

— Полагаю… Полагаю, смерть Гитлера могла бы решить вопрос… если, конечно, его место не займет Гиммлер или кто-нибудь в этом роде, — осторожно предположил Роуз.

— Если мы получим стопроцентное доказательство того, что атомной программы не существует, или если нам укажут местоположение всех лабораторий и всех ученых, ключевых лиц, занятых в этой программе: Гейзенберга, Хана, Вайцзеккера, — и если мы сможем их уничтожить, тогда, вероятно, акция может быть…. — неопределенно посулил Сазерленд.

— Акция может спасти много человеческих жизней. — Это уже Роуз.

— Но только не в Дрездене, — возразил Фосс.

Англичане поднялись. Фосс встать не мог: позвоночник словно переломился пополам, ноги отказывались служить. Перед уходом Роуз, обычно державшийся отчужденно, похлопал Фосса по спине. Фосс просидел в одиночестве еще с четверть часа, пока не восстановилась подвижность ног. Тогда он вышел из комнаты, прихватив с собой фонарь, и передал фонарь оставшемуся на страже агенту, который дожидался его на краю света и тени под мавританской аркой.

— Прекрасный вечер, сэр, — сказал агент, прикручивая фитиль фонаря.

И в дороге ноги слушались плохо. Фосс до смерти напугался, обнаружив, что на крутом повороте он забыл снять ногу с газа, в то время как другой давил на тормоз. Шины визжали, двигатель отчаянно выл, руль скользил в потных ладонях. Вот так Джуди Лаверн слетела на повороте того же шоссе — и не по той ли же причине? Ей сказали что-то ужасное, бездна разверзлась — и девочка сдалась, упала, потрясенная изуверской способностью человека творить зло.

Фосс решил прогуляться по пляжу в надежде, что ноги перестанут дрожать. Быть может, высокие атлантические волны успокоят, заполнят пустоту у него внутри? Но нет, лишь земля гудела и тряслась под ногами, и ее гул передавался его изношенному телу. Что там цитировал Роуз на прошлом свидании? Насчет полых людей? Целиком четверостишие Фосс припомнить не смог, зато всплыли в памяти стихи, которые Роуз цитировал в начале этого вечера: «Изгнанник духа, сам собой гонимый». Да, вот во что он превратился. Один-одинешенек, на краю земли и моря. Никто и ничто. Он стал никем. Модель. Полуфабрикат. Выложить в форму, отлить, выполнить по образцу. Возврата к былому Карлу Фоссу уже нет. К тому, который… который что? Верил во что-то? Кем-то восхищался? Кем? Фюрером? Ха! Пропало дело. Уж этот Роуз! Бросает в него загадочными стихами, а потом: «Пустое, Фосс, пустое, старина». Вот именно — пустое. Карл Фосс — пуст. Ничтожная величина, преследуемый, затравленный человек. Сам себя затравил.