Комплекс Росомахи

имени счел неполитичным.

На шум выглянул сам «господин Ревякин», огромный, как двухкамерный

американский холодильник, и проворчал:

– Впусти его, Марк, он ко мне.

Егор удивился, как этот бледный Марек мог его не пустить, но шутить

повременил. Тем более, что хозяин всего, что вокруг, был к шуткам нынче не

расположен.

Громадный Ревякин кивнул Егору, приглашая войти, и, развернувшись,

косолапо проследовал внутрь кабинета.

«И как, интересно, обустраивают свое рабочее пространство простые

подмосковные капиталисты?» – размышлял, ступая следом, Егор.

А никак. Никак они его не обустраивают, вот ведь. Замызганный ковролин,

серые стеновые панели и самый дешевый грязно-белый подвесной потолок.

Правда, у левой от входа стены располагался наглый кожаный диван

шоколадного цвета, такое же шоколадно-кожаное кресло стояло у стены напротив,

а письменный стол руководителя, то есть, Кольки Ревякина, украшал огромный

плазменный монитор.

А еще на стене, как раз за Колькиной спиной, висело произведение

живописного искусства, довольно крупное, в стильной серебристой рамке, все в

фиолетово-розово-черных щедрых мазках явно масляной краски. И явно

подлинник, так как в нижнем правом углу произведения скромно серела плохо

разборчивая подпись живописца.

На этом красота кончалась. Почти весь диван был завален какими-то

папками, газетами, бумагами. В кресле, накренившись на бок, топорщился

принтер, от которого тянулись шнуры через всю комнату к компьютеру и розетке, а

на столе не было места даже для еще одной кофейной чашки, потому что его

поверхность была сокрыта теми же папками, газетами, бумагами, а также

каталогами, буклетами, ежедневниками, органайзерами и прочей канцелярской

атрибутикой, размножившейся и разбушевавшейся в атмосфере свободного

мужского пофигизма.

Однако сам хозяин кабинета был помещен в костюм от «Марк энд Спенсер»,

лицемерную скромность которого разбавлял бело-золотой галстучный зажим. Егор

похвалил себя, что не просчитался с выбором сегодняшнего своего прикида. Мы ж

с тобой одной крови, братан!.. Н-да.

Ревякин протиснулся за свой стол, перед тем как сесть, протянул Егору руку

для рукопожатия. Оглянулся по сторонам и заорал:

– Марек, притащи сюда стул!

Худосочный Марек внес стул, поставил его рядом с Егором и молча вышел.

– Садись, Жора. Давай, говори, что у тебя. А то я уж голову себе сломал, все

вспоминал, когда ты в последний раз ко мне обращался.

Тут телефон на его столе сипло зазвонил, Колька недовольно хрюкнул, но

трубку снял. Пока он отрывисто с кем-то переругивался, Егор решал, решал и

решил, наконец. Раз уж Колька такой прямой и открытый, то и говорить с ним

нужно прямо. Прямо, но аккуратно. Тем более, что Егор не придумал ничего

остроумного на предмет, как лучше подъехать к щекотливой теме сугубого

Колькиного интереса к чугунной антикварной чернильнице.

Хозяин кабинета со стуком опустил телефонную трубку, потыкал в какие-то

кнопки на аппарате и крикнул Марку, что его пока нет. Откинулся на спинку кресла

и замер, пристально и без улыбки вперившись в Егора.

Тогда Егор тоже откинулся на своем шатком стуле и, положив ногу на ногу, а

локоть на стол, независимым, но, доверительным тоном произнес:

– Николай, я к тебе как парламентер. Одна моя знакомая попала в странную

историю. Даже, я бы сказал, в нелепую. А пути привели к тебе. Так вот, эта моя

знакомая не понимает, зачем тебе понадобилось с ней встречаться и тем более не

понимает, зачем ее нужно было тащить к тебе силой. Если причина в некой

антикварной вещице, то эта вещь оказалась у нее на руках абсолютно случайно.

Моя знакомая просит передать, что ничего интересного по этому поводу тебе

сказать не может. А от себя хочу добавить: не пугай больше девочку, Коля, она

точно ни при чем.

Ревякин усмехнулся. Только глаза его отнюдь не смеялись, а смотрели цепко

и холодно. Спросил неторопливо:

– Значит, моих гвардейцев ты уделал?

Егор кивнул, как бы удрученно.

– А девчонка та тебе кто?

– Никто она мне, Коля, случайная знакомая, – он развел руками. – Я с ней

только вчера познакомился. Незадолго до… инцидента.

– Придурка Самолетова тоже ты до припадка довел?

– Кто это – Самолетов?

– Да антиквар хренов.

– Выходит, что опять я, – покаялся Егор.

– И девчонка тебе просто случайная знакомая? А ты, значит, благородный

рыцарь Ланцелот?

– Не веришь?

– Не верю.

– А если я ее знаю давно и хорошо, это что-то меняет? – немного более

резко, чем ему хотелось, поинтересовался Егор.

– Конечно, дружок. Конечно, это кое-что меняет. Потому что, если ты, Жора,

ее знаешь давно и хорошо, то, значит, ты в этом деле тоже участник и не случайно

оказался рядом. Ловить я тогда ее перестану, а что хотел при встрече сказать ей,

скажу тебе, и ты меня послушаешь.

Взгляд его сделался совсем нехорошим, тон, которым Колян произнес

последнюю фразу, тоже. И взгляд, и тон Егор выдержал с невозмутимостью

ацтека.

Колян, кажется, это оценил, хмыкнул. Потом выдвинул верхний ящик стола,

извлек из него ту самую чернильницу. Поставил напротив Егора.

– Этого, – сказал с нажимом он, – мало. Мало этого, Жора. Мне нужен весь

набор и как можно скорее. Время не терпит.