Компромат

— В таком случае я должен знать все, — сказал Чубаристов.

— Хорошо, — решилась Дежкина, — слушай. На демонстрации, когда Веня снял вот эту компанию, — Клавдия указала на фотоснимок, — мне подсунули в карман клочок бумаги. На нем было написано слово… неважно какое, — но дурацкое, поверь. Честно говоря, я даже внимания не обратила, — это уж потом, задним числом, когда прокручивала в памяти все произошедшее, вспомнила. Слово это ничего не может означать — оно всего лишь код, некая шифрозапись. Использовать ее я не могу, потому что не представляю, каким образом…

— А вот каким, — перебил ее Чубаристов. На лбу его пролегла глубокая морщина. Она, Клавдия знала это, выдавала высшую степень сосредоточенности коллеги. — Первое: не вздумай докапываться до дна. Не надо тебе знать, как расшифровывается слово. Вполне возможно, что, разгадав загадку, ты будешь представлять серьезную угрозу для… сама знаешь, для кого. Они тебя в порошок сотрут. И тебя, и всю семью твою. А пока в их глазах ты являешься всего лишь шкафчиком, в котором хранится искомый ключ. Надо суметь вскрыть шкафчик, но уничтожать его необязательно. Существует единственный выход: ты должна обменять эту шифрограмму на дочь и заручиться всеми возможными гарантиями безопасности.

— Легко сказать, — откликнулась Дежкина, — а как сделать?

Чубаристов покачал головой:

— Вот уж это должна решить только ты сама. Никто не поможет… даже я. И не потому, что нет желания, а потому, что нет возможности.

— Успокоил…

— Если ты явилась ко мне за успокоением, то должен огорчить; пришла не по адресу, — резко произнес Виктор. И уже мягче добавил: — Чаю хочешь?

— Что вы все меня сегодня чаем напоить пытаетесь? — в сердцах воскликнула Клавдия, поднимаясь из-за стола и направляясь к двери.

Чубаристов поглядел ей вслед и вдогонку шутливо крикнул:

— А за дурака на автоответчике ты мне еще заплатишь!

Клавдия ничего не ответила.

Пятница. 11.40–13.17

С Клавдией Игорь Порогин столкнулся в коридоре прокуратуры, но она прошла мимо, будто не узнала.

Лишь головой качнула: мол, ни о чем не надо спрашивать.

Черная, как смерть.

Такая встреча кому хочешь настроение на целый день испортит.

Ужасно, когда на твоих глазах страдает близкий человек (а Клавдия конечно же была для Порогина близким человеком, хотя он никогда не говорил об этом своей наставнице), и ты ничего не можешь сделать, не в силах помочь.

Сутками напролет Игорь ломал голову над тем, как поступить в сложившейся ситуации.

В мыслях он обращался за советом к Чубаристову, ходил на прием к Меньшикову и даже захаживал в Генеральную прокуратуру… — но в мыслях, только в мыслях.

На деле же он опасался предпринять что-либо без ведома Клавдии. Да и что мог он предпринять?

— Привет борцу за свободу и демократию! — окликнул его Беркович, спускавшийся по лестнице. — Как успехи?

— Здрасьте, Евгений Борисович, — рассеянно откликнулся Порогин. — Спасибо, все нормально.

— Слыхал, ты обезвредил целую банду торговцев оружием.

— Ну, — замялся Игорь, — банду не банду, а одного цуцика отловил.

— Ничего себе, цуцик! — засмеялся Беркович. — Скромность, конечно, украшает, но не до такой же степени. Не каждый день удается обнаружить оружейный склад.

— Так ведь он не сознается.

— Ничего, старик, это дело времени, — подбодрил эксперт. — Цуцики, они все такие. Поупирается, а потом все расскажет как миленький. Тебе еще и повышение за это дело светит. Оружие, брат, это тебе не титьки-матитьки, которыми у нас сейчас Клава занимается. — И, рассмеявшись собственной шутке, Беркович направился к выходу.

Расстроенный Порогин глядел ему вслед.

Сегодня предстоял допрос Ганиева, и одна только перспектива общения с узбеком наводила на Игоря уныние.

Вляпался в историю, прямо скажем.

За эти дни он фактически ни разу не допросил арестованного по полной программе.

По правде сказать, Игорь с содроганием вспоминал разнос, который учинила ему Клавдия.

Теперь ему было просто-напросто стыдно встречаться с Ганиевым один на один и задавать какие-то вопросы.

На предыдущих допросах Мамурджан как заведенный мурлыкал песню о том, что ничего и никого не знает, а оружие попало к нему по чистой случайности, мол, «прюжинки они и есть прюжинки».

При этом глаза его были несчастные-пренесчастные, и это окончательно добивало Порогина.

Мучимый угрызениями совести, он даже решился забрать к себе домой ставшую после ареста узбека бесхозной таксу Пудинг, которая доставляла ему теперь массу хлопот.

Она принципиально не желала спать на коврике у двери, избирая в качестве ложа подушку Игоря, каждый раз норовила усесться на табурет за хозяйским столом и вообще вела себя крайне неприлично и вызывающе.

Порогин попытался было пристроить таксу в специальный приемник для собак, но выяснилось, что для этого у него не хватит даже двойной зарплаты.

Так теперь и коротал время на пару с четвероногой капризницей.

— Здрасте, гражданин следователь, — сказал Ганиев, едва показавшись на пороге кабинета для допросов, — добрий день. Как спалось?

— Хорошо, если бы не твоя такса.

Арестованный сочувственно вздохнул: