Компромат

— Я думал, Клоков способен дать важные свидетельские показания, — Виктор вложил в податливую ладонь прокурора шариковую ручку, — но после первого же допроса мне стало ясно, что этот человек интереса для следствия не представляет. Он тяжело болен, тюремный режим ему противопоказан. К тому же Клоков полностью осознал свою вину и раскаялся. Или вы хотите, чтобы он умер на нарах?

Сопротивление Меньшикова было сломлено. Его захлестнуло чувство жалости, смешанное с необъяснимым ощущением собственной вины.

— Ну, раз уж вы так настаиваете… — еще какое-то время он посомневался, после чего подмахнул документ и, не прощаясь, быстро вышел из кабинета.

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

Пятница. 3.45–12.14

Лена проснулась от мучительной ломоты во всем теле. Оно затекло в неудобной позе, все суставы болели.

Она потянулась и приподнялась на локте.

Прямо скажем, почивать на разбитом топчане в запертой, с затхлым воздухом комнатушке — удовольствие не из приятных.

Сколько времени прошло с момента ее заточения, она даже приблизительно не могла сказать. Какая разница. Солдат спит, а служба идет, припомнила она поговорку брата, когда ему удавалось улизнуть с институтских занятий. Вот и ей некуда торопиться. На этой неделе в школе масса контрольных работ, так что странное приключение в метро Лене было даже на руку.

Теперь, когда глаза привыкли к темноте, девочка могла кое-что разглядеть в скудной обстановке темницы.

В углу стоял стол, с противоположной стороны высилось сооружение, напоминающее грубо сработанный унитаз. Рядом с унитазом белела раковина, но водопроводного крана нигде не было.

Лена с удивлением ощупала свои плечи, руки, спину.

Она едва чувствовала собственные прикосновения, словно бы тело не в полной мере принадлежало ей.

Голова была тяжелой, словно чугунной.

Это было непривычное ощущение: просыпаясь дома, в чистой постели, Лена чувствовала сладкую истому и бодрость, как всегда бывает, когда всласть выспишься и поднимаешься навстречу дню в превосходном настроении.

Однако мысль о том, как будут завидовать ей девчонки и ребята из класса, слушая правдивую историю подземных скитании, поддерживала Лену.

Можно будет наплести с три короба про мафию и шпионов. Шевелева конечно же изобразит на лице гримасу недоверия, но втайне тоже будет умирать от зависти. А может, даже отправится в метро и будет шляться там до посинения в надежде, что и с ней произойдет нечто подобное.

Интересно, что скажет Вовка Пучков? Наверное, посмотрит с уважением и теперь-то уж точно не будет относиться к ней как к маленькой девочке.

Лену так и распирало от предвкушения своих побед.

Вот какой она значительный человек, если ее похищают в специально оборудованном поезде метро. Ничего, пускай все это знают и пусть понервничают теперь.

Милиция, наверное, с ног сбилась, а мама поставила на уши всю городскую прокуратуру, а может, даже и генеральную.

Вообразив эту картину, Лена развеселилась.

Родители знают, что с нею случилась беда, и они конечно же очень скоро вызволят ее из темницы — в этом она не сомневалась ни на минуту.

Лена прошлась из угла в угол, размахивая руками, как на школьной физзарядке, которую, кстати сказать, она терпеть не могла. Оказывается, эти упражнения действительно помогают взбодриться, подумала она.

И тотчас ощутила чувство голода.

Оно, это чувство, росло и крепло и в конце концов выросло до необыкновенных размеров.

Когда человек голоден, он не может думать ни о чем ином, кроме как о еде.

Чтобы отвлечься, Лена пыталась припомнить самые романтичные сцены из романа Джоанны Бредсфорд, однако даже мужественный Сирилл теперь казался ей скучным, бледным и неинтересным.

Не о его щедрых любовных ласках, столь живо описанных романисткой, мечтала теперь она. Перед ее мысленным взором возникали другие картины: блюдо с фаршированной рыбой, графин с оранжадом, свежая клубника со взбитыми сливками и прочие яства, упомянутые мисс Бредсфорд в сцене скромного ужина девственницы Мишель и ее страстного друга в небольшом придорожном ресторанчике на берегу ласкового моря.

Лена могла бы поклясться, что вместе с шумом волн и криками чаек она слышит жаркое шкворчание масла на раскаленных сковородах и дивные запахи экзотической южной кухни, столь издевательски звучавшие и благоухавшие в пустой и темной комнате.

Да что там обливающийся соком поросенок! Теперь Лена не отказалась бы и от опостылевшей яичницы с салом в исполнении Федора Ивановича, не говоря уже о завтраках матери.

Подойдя к двери, она прислушалась.

Ей показалось, что издалека доносятся смутные звуки — то ли шум воды, то ли человеческая речь — разобрать было невозможно.

Не долго думая Лена решительно заколотила в дверь кулаком.

Никакого ответа.

Тогда, повернувшись к двери спиной, она стала с размаху стучать каблуком.

Получилось громко и весьма убедительно.

Лена так увлеклась, что не услышала приближающихся шагов, и лишь лязг засовов заставил ее отпрыгнуть в сторону.

— В чем дело? — рявкнул грубый мужской голос.

— Вы кто? — от неожиданности выкрикнула Лена.

— В чем дело, спрашиваю?

— Есть охота. Ужин будет?