Хэстингс в своей книге утверждает, что нет научных оснований для амнистии Берлина и Вены – основных виновников войны: «Главной непосредственной причиной ее начала следует считать решение Германии поддержать австрийское вторжение в Сербию. Берлин руководствовался убежденностью, что Центральные державы выйдут победителем из любого более широкого конфликта, который мог бы стать следствием этой операции. Русского царя, его министров и генералов можно назвать глупцами, даже невиданными, потому что, ввязавшись в войну из-за Сербии, они обрекли на гибель свое и без того дряхлое государство. Однако они лишь отреагировали на инициативу Вены, на которой и лежит моральная ответственность. Роковым фактором, ускорившим наступление катастрофы, можно считать институциональную самонадеянность германской армии, воплощенную в неадекватной персоне Мольтке. Вена и Берлин, как и в меньшей степени Санкт-Петербург и Париж, стремились к действенным решениям, которые положили бы конец череде усугублявшихся проблем». Это в корне противоречит тому, что пишут Кларк и Макмикин. Хэстингс, как и Маргарет Макмиллан в своей книге «Париж 1919…», соглашается с тем, что Версальский мир 1919 г. далек от идеала. Однако, «если бы победителями оказались немцы и они диктовали бы свои условия, немного бы осталось от свободы, демократии и справедливости в Европе. Цели, которые ставила перед собой Германия в ходе Первой мировой войны, в территориальном отношении были ничуть не менее амбициозными, чем те, к которым стремились вожди третьего рейха. Поэтому неверно называть трагедию, пережитую Европой в 1914–1918 гг., напрасной, как это часто делают представители более молодых поколений, когда заходит речь об огромных человеческих потерях»
[459]. Добавим, что Пруссия после поражения Франции в 1871 г. и Германия после подписания Брест-Литовского договора весной 1918 г. показали, как бы это выглядело, если бы кайзер кроил мир.