Конь бледный (СИ)

Зимин вышел из облака мыслей, открыл глаза и увидел, что Слюсарь отбивается от пятерых заключенных — ловко, умело, но время от времени пропуская удары.

Нападения следовало ожидать. Глупо сажать в один загон мента, и тех, кого он сажал. Это верная смерть. Полторы сотни человек — задавят, как пить задавят. Одной только массой, и никакие приемы не спасут. И если он, Зимин, сейчас вмешается — достанется и ему. Ночь они не переживут, это точно.

Посидев еще секунды три, Зимин поднялся, распрямившись, как пружина, и шагнул туда, где Слюсарь изображал из себя Евпатия Коловрата. Как известно, тот погиб, окруженный толпой завоевателей, когда те, не в силах одолеть богатыря, выкатили на прямую наводку камнеметные машины. Машин здесь не было, но камни имелись, и предостаточно, и Зимин заметил, как несколько бывших заключенных держат в руках очень даже пригодные для метания округлые булыжники.

Майор сделал еще несколько шагов, сходу сбил с ног высоченного, с носом на бок парня лет тридцати. Тот попытался встретить Зимина чем-то вроде «маваши», но эту глупость майор сразу пресек, разбив придурку яйца и отправив его на травку — кататься и хрипеть.

Второй получил короткий тычок в горло, возможно — смертельный. Зимин не собирался миндальничать, тратить время и силы на то, чтобы соразмерять удары и пытаться не убить противника. Его как раз и учили убивать. Не скакать по рингу, изображая из себя великого сэнсея, а убивать — некрасиво, незрелищно, максимально эффективно и не затратно по ресурсам энергии.

Третьего свалил Слюсарь, добив носком ноги в подбородок. Остальные двое, видя, что случилось с их напарниками, покинули поле боя, отбежав подальше, туда, где стояла толпа, застывшая в угрюмом молчании.

— Хренец нам! — задыхаясь, и утирая кровь со лба констатировал Слюсарь. — По очереди спать будем! Иначе во сне задавят, гады! Ай, сука!

Булыжник скользнул по черепу полковника, и он пошатнулся, закатывая глаза. Зимин уклонился от другого булыжника, и едва не попал под удар третьего, проскочившего на уровне виска. Если бы камень попал в череп — точно бы раздробил.

— Держись, сука! — Зимин хлопнул по щеке полковника своей широкой ладонью, и встретил первого набежавшего на него противника тяжелым прямым ударом ноги, срезавшим того, будто удар кувалдой. Второго и третьего свалил короткими, незаметными тычками — одним вбил переносицу в мозг, другим — врезал в печень, которой явно это дело не понравилось. Оба свалились молча, как снопы. Скорее всего — мертвыми.

Краем глаза Зимин заметил, что полковник отошел после удара камнем, и отмахивается, прикрывая Зимина справа. Работал он довольно эффективно, в этом ему не откажешь, но довольно грязно — много усилий, и мало прока. Привык, по всему видно, драться или один на один, или с двумя-тремя неумелыми пьяными гопниками. Но это и понятно, учитывая специфику его службы и жизни.

А через несколько минут стало совсем худо. Толпа росла, перед двумя залитыми своей и чужой кровью бойцами стояло уже человек тридцать, и были это не простые уличные пьянь-гопники, а матерые, искушенные в разборках бандиты, большей частью — бывшие спортсмены. В девяностые именно они составляли костяк преступных группировок, и те, кто дожил до двухтысячных, могли называться крысами-убийцами — самыми сильными, самыми злобными, самыми живучими тварями. Зимин не знал, легенда это, или нет, но в старину, когда людям нужно было искоренить крыс — на корабле, или в жилом доме — они изготавливали крысу-убийцу. В ящик, или бочку, сажали десятка два живых крысы, и оставляли их там без еды и воды на несколько дней. Обезумевшие крысы начинали жрать друг друга, и в конце концов оставался один — самый сильный, самый злобный крыс. И тогда его выпускали на волю.

Крысы или уходили, или погибали, убитые этой тварью-каннибалом.

Так и люди — те, кто выжили после бандитских разборок и милицейских чисток, были тварями похуже крыс. Крысы не убивают для развлечения, не пытают ради того, чтобы получить удовольствие, а вот люди…

Зимин уже не думал о том, чтобы оставлять кого-то в живых. Он бил насмерть, каждым ударом, каждым захватом уничтожая одну из тварей, мечтающих добраться до его шеи. И только одна мысль металась в голове, будто пойманная птичка: «Какого черта они это не останавливают?!»

«Они» — понятное дело, это были те, кто сейчас стоял за стенами сооруженного для пленных загона-кораля, улыбаясь смотрели на толпу дерущихся чужеземцев и скалили зубы, делая ставки — как скоро этих двух белокожих наконец-то добьет толпа обезумевших соотечественников. Нет ничего приятнее для глаза, чем драка, в которой участвуешь не ты! Нет ничего слаще запаха чужой крови, пролитой на арене ради того, чтобы ты выиграл пару-другую монет! Ведь в жизни так мало развлечений…