Конь бледный (СИ)

Закончилось все так же быстро и неожиданно, как и началось — в кораль посыпались десятки охранников, одетых в легкие кольчуги, державших в руках метровые дубинки твердого дерева, окованные металлическими кольцами. Толпа нападавших частично рассеялась, частично осталась на месте, выбросив из своего нутра десятка полтора стонущих и безмолвных фигур, оставшихся лежать рядом с теми, кого уложили Зимин и Слюсарь. Теперь можно было перевести дух.

Оба сокамерника опустились на траву рядом с деревом, прислонились к нему спиной и замерли, утихомиривая тяжелое дыхание. Зимин успокоился довольно быстро, полковник же, отвыкший от физических упражнений, с минуту еще ловил воздух широко раскрытым ртом и хрипел, не в силах сказать ни слова. Потом все-таки собрался, и выдавил из себя, натужно улыбаясь, как вежливый зритель на концерте Петросяна:

— Ну, ты и силен! Ты же десяток уложил, не меньше! И похоже что наповал! Говоришь — в штабе служил?! Ох, сцука, и болтун! Хе хе хе…

Зимин ничего не ответил. Он устал. Нет, не от того, что только что убил десяток врагов голыми руками. По большому счету это было его работой, вернее — некой особенностью основной работы, но… после той бойни, что он учинил в банке, Зимин будто исчерпал запас прочности, и то, что когда-то он делал бесстрастно, осознавая необходимость, следуя чувству долга, теперь вызывало отвращение и печаль. Даже если убивал закоренелых преступников, бандитов, каждый из которых унес жизни нескольких человек.

— Коля! — Слюсарь толкнул локтем сокамерника, и тот открыл глаза, мгновенно переходя в боевой режим, отбросив все пацифистские мысли. Он может сейчас и святой, но мучеником становиться не собирался. Опять нападение?

Но это был тот самый мужчина, который все время мелькал рядом с Властителем, настолько незаметный, настолько невидный и домашний на вид, что Зимин еще тогда заподозрил, что этот человек совсем не так прост, как хочет казаться.

Во-первых, Властитель не советовался больше ни с кем, кроме него, магов и своей жены, во вторых — Зимин видел, как на человечка смотрят темнокожие охранники — они невольно отодвигались от него, будто это был не человек, а ядовитая змея! Что же надо было сделать, что сотворить, чтобы жестокие изуверы вроде этих негритосов, украшенных насечками на широких щеках, смотрели на тебя, как на исчадье ада? Вероятно — многое сделать.

— На колени… — тихо приказал приближенный Властителя, и Зимин поспешил исполнить приказ. Тем более, что в его спину и бок уткнулись три острейших клинка, поблескивающих в последних отблесках света ушедшего на покой светила.

Слюсарь уже стоял рядом, уткнувшись головой в траву — на шею ему давил один из вооруженных людей, крепыш, в плечах едва не шире самого Зимина.

— Я Дарс Уонг, правая рука Властителя — невыразительно сказал мужчина, сделав знак телохранителю, тут же выпустившему из рук шею Слюсаря. — Почему ваши соплеменники напали на вас? Что они хотели? Говори — ты!

— Убить меня хотели — проворчал Слюсарь, забывшись, и тут же добавил, сжавшись, ожидая удара. — Господин! Я бывший стражник, а это преступники, и они ненавидят стражников. Стоит такому как я оказаться в одной камере с преступниками, и они его убьют. Или того хуже…

— Хмм… а что может быть хуже смерти? — деланно удивился Уонг, в глазах которого плескалась насмешка. — Разве не лучше терпеть, но жить?

Зимин вскинул голову, глядя в глаза вельможе, но ничего не сказал — как и Слюсарь, опасавшийся сказать лишнего, чтобы не получить по спине. Он помнил, как это мучительно больно.

Кстати — как и лечение. Боль, когда его лечил лекарь-маг, была такой сильной, шипучей, что он матерился, скрипел зубами и едва не потерял сознание. Особенно, когда перед лечением в рану втерли какую-то резко пахнущую мазь.

— Когда я спрашиваю — нужно отвечать — нахмурился Уонг. — И не бойтесь, что ваш ответ мне не понравится. Бойтесь солгать. Вот за это я караю нещадно! Никто не смеет мне врать!

— Есть вещи похуже смерти — медленно сказал Зимин, глядя в глаза Уонгу. — Господин… Терпеть можно многое, но не все.

— Вот как… — Уонг усмехнулся, и тут же посерьезнел. — Поднимайтесь. Пойдем со мной.

Он повернулся, не глядя, исполнили ли его приказание, и в каждом движении вельможи чувствовалась сила — не та сила, которая ломит прутья, или гнет подковы, нет — сила духа, сила власти, когда невидный на первый взгляд человек кажется гигантом, у ног которого копошатся ничтожные черви-людишки. Охранники, который стояли вокруг загона с рабами прятали лица, отворачиваясь в сторону (вдруг заметит!), и на всякий случай исчезали в темноте, растворяясь в ней, как вечерние тени.