Конармия. Одесские рассказы

Костяк цикла составляют четыре рассказа – «Король», «Как это делалось в Одессе», «Любка Казак», «Отец». Однако к каноническому составу примыкают и другие рассказы, связанные с ним и местом действия, и комплексом мотивов, и образами героев, – это прежде всего «Справедливость в скобках», «Закат», «Фроим Грач», «Конец богадельни». Вопрос о порядке следования главрассказов также остается открытым, поскольку хронология для автора не столь важна: в легендах и мифах, как известно, историческое время заменяется циклическим. Действие новеллы «Как это делалось в Одессе» разворачивается до событий рассказа «Отец», ключ к хронологии рассказа «Любка Казак» лежит за пределами основного цикла – в рассказе «Справедливость в скобках».

Более того, для мифов и легенд характерна вариативность событий – и Бабель, столь внимательный к каждой детали, не стремится «исправить» некие противоречия, разночтения и даже нестыковки в сюжетной основе: ориентация на слухи, предания, легенды и притчи таким образом лишь подчеркивается. Так, в новелле «Король» рассказывается история любви Бени и Цили, которая становится его женой: с ней Беня проводит медовый месяц в Бессарабии. Однако рассказ «Отец» воссоздает свадебный сговор Фроима, отца некрасивой Баськи, и Бени, дающего обещание жениться на ней. Можно, конечно, предположить, что Беня попросту не сдержал обещание – особенно если восстановить хронологию событий, однако можно и допустить, что автор цикла намеренно оставляет читателя в растерянности, прибегая к приему ненадежного повествования, который и подчеркивается интонацией сказа.

Объединяющим началом цикла выступает система персонажей и, конечно, образ главного героя – Бени Крика, прототипом которого явился «король» криминального мира Одессы знаменитый Мишка Япончик (Мойше-Яков Винницкий). Однако далеко не во всех рассказах образ Бени является центральным. Так, в рассказе «Отец» ему отводится роль второстепенного персонажа, в то время как центральным здесь оказывается образ Фроима Грача, отца Баськи, требующей найти ей жениха. Фроим Грач, бесстрашный глава налетчиков, беспрекословно подчиняется дочери и потому приходит просить совета к хозяйке постоялого двора Любке Казак, имя которой дает название другому рассказу.

Подобный композиционный прием вызывает ассоциации не только с литературной традицией (прежде всего с каноном плутовского романа, помнящего о своем родстве с циклом рассказов, – достаточно вспомнить «Декамерон» Боккаччо), но и с древними мифами, воссоздающими жизнь этноса – с его социальными отношениями. Смещая фокус повествования с одного героя на другого, автор добивается эффекта мозаичной картины – пестрой и в то же время единой. В мире преступной Одессы все связаны со всеми – если не семейными узами, то общим «делом» – если не в этот раз, то в другой. Такого рода общность людей напоминает об устройстве преступного клана, мафии и в то же время воссоздает структуру древнего эпоса, для которого характерно обращение к судьбе не одного героя, но различных представителей мира – в данном случае криминального, преступного, в котором действуют свои правила и законы, в соответствии с которыми преступление подается как деяние, подвиг, о котором сразу же начинают слагать легенды.

Бабель не скупится на эпитеты, рисуя картины, поражающие экзотикой: «…налетчики проехали на глухую улицу к публичному дому Иоськи Самуэльсона. Они ехали в лаковых экипажах, разодетые, как птицы колибри, в цветных пиджаках. Глаза их были выпучены, одна нога отставлена к подножке, и в стальной протянутой руке они держали букеты, завороченные в папиросную бумагу. Отлакированные их пролетки двигались шагом, в каждом экипаже сидел один человек с букетом, и кучера, торчавшие на высоких сиденьях, были украшены бантами, как шафера на свадьбах. Старые еврейки в наколках лениво следили течение привычной этой процессии – они были ко всему равнодушны, старые еврейки, и только сыновья лавочников и корабельных мастеров завидовали королям Молдаванки». Элементы театрализации присутствуют не только в подаче событий рассказчиком, но в самом поведении героев, словно позирующих невидимому живописцу.