Конармия

— И вот подходим мы под Плевну, — рассказывал Петр Лукич, молодо сверкая глазами. — Подходим, а турки на крыши высыпали, смотрят. Было нас пять казачьих полков: третий, десятый, двенадцатый, двадцать восьмой и лейб-гвардейский. Да, едем себе по шестеро в ряд, песни играем.

Весна, веснушка, весна!Весна воздухом полна.Очень хороша, очень хороша!

пропел Петр Лукич старческим тенорком старинную песню. — А запевала наш Евдокимов — как соловей! Бывало, зальется, заведет плясовую — хоть на седло вставай и пляши. Куда там! Душа радуется, играет… Да, прошли мы по той горе и остановились в укрытии. А тут команда подается: «Снимай шинеля!» — «Что такое? Зачем раздеваться?» А потом все и объяснилось. Генерал наш Лошкарев, командующий кавалерией, провел нас по горе, по одному и тому месту три раза подряд. И все разы в разной одежде. То в шинелях, то в мундирах, а в последний раз знамена пораспустили. Турки снизу смотрят, аллу своего поминают, боятся: великая сила русских под Плевну идет. А мы идем себе, песни поем. И вот собрались опять в том ущелье. А тут и генерал Гурко подходит с гвардией да с гренадерским корпусом. То-то хорошо! И оружие у них хорошее — берданки [13].

— А разве у вас, дед, не берданки были? — спросил Федя.

— Какой там! У нас, казаков, в ту пору были больше фитильные ружья. Кремень и кресало огонь высекать. Морока одна. Да. Ну, приготовились к наступлению. Правей нас, как сейчас помню, была пехота — Суздальский и Либавский геройские полки. Левей — конная гвардия. Тут наша артиллерия как ударит! Как загремит! Над Плевной все как есть дымом позатянуло. И мы пошли на штурм, а Осман-паша акурат в это самое время захотел прорываться. Он в Плевне со всей своей армией сидел. Да. Ну вот, глядим, повысыпало их многие тысячи. И пехота, и янычары, и какие-то в чалмах, а потом еще в красных шапках. А за ними в синих мундирах колоннами. Эти, видать, не иначе, как сама султанская гвардия. Стройно идут. А те, что напротив нас, казаков, оказались, так те в окопы да за камни засели… Глядим, и сам Осман-паша выезжает. Флаги выкинул, в барабаны ударил, в трубы затрубил. У него, как у Скобелева, был белый верховой конь. А за ним бунчуки везут, знамена, значки. И такой тут бой начался — умру, не забуду! Только мы спешились, глядим: конные янычары из балки выходят. Кричат: «Гяур! Алла!», а сами саблями — ятаганами машут, прут напролом. Тут наши навстречу ударили, сбили, погнали. Какой-то наш полк там отличился — с фланга зашел. Драгунский? Нет, из ума вышибло, никак не упомню.

— Это, Петр Лукич, не имеет значения, — сказал Буденный. — А много в том бою наших побило?

— Много… Ведь целый день бой ишел. Тринадцать тысяч наших солдатиков положили. Мы потом хоронили их в братских могилах. А вскорости, как война кончилась, на Дону слушок прошел, что болгары на том месте сад разбили, большущий памятник поставили и надпись на нем выбили. Только что там написано — мне неизвестно [14]

.

— А турок много побили? — спросил Федя.

— Известно, много. Под вечер Осман-паша белый флаг выкинул. Так с ним сдалось еще одиннадцать других пашей, офицеров и солдат — тех тысяч тридцать. Акурат половина всей армии. Остальные остались лежать.

— Вы, дед, на конях атаковали?

— Зачем? Нет. Наступление сделали как полагается. Пешим порядком. Там у меня случай произошел. Вот я, 0 значит, лежу, крешу затравку, ружье-то фитильное, а сажня полтора от меня за камнем турок лежит и тоже крешит. Кто, значит, первый выбьет огня, тот и пальнет. «Ну, — думаю, — креши, креши, окаянная душа, а я тебя покуда шашкой зарублю». И только выхватил шашку, а у него получилось — выпалил! — Петр Лукич закатал рукав и показал белый шрам повыше локтя. — Вот он стрелил мне в это самое место. Тут я перехватил шашку в левую руку и давай его рубить. И все никак по. башке не подлажу, а по плечам. С левой-то руки неудобно. Потом все же вывернулся, и аминь ему, значит. — Старик смолк и задумался…

— А чего ж ты, дед, штыком его не заколол? — спросил Федя.

Петр Лукич поетавил блюдце на стол и недоумённо посмотрел на ординардца.

— Штыком? — переспросил он с явной обидой. — А когда у казаков водились штыки? Их и зараз не имеется. Нам такое оружие не принадлежит по уставу. Только одним пластунам [15], а мы и в пешей атаке шашками рубим. Разве не знаешь?

Федя покраснел и, чтобы скрыть смущение, быстро сказал:

— А ты, дед, видать, смолоду лихой был!

— Как и другие протчие… Всяко бывало, — согласился старик, вновь погружаясь в воспоминания.

В ту минуту, когда он рассказывал, как в сражении под Горным Дубняком сам Скобелев водил полки в конную атаку, в ставню постучали, и молодой низкий голос спросил под окном:

— Хозяин!.. Батя! Не спишь?

Старик оборвал свой рассказ на полуслове, изменился в лице и, поставив на стол недопитое блюдце, проговорил дрогнувшим от радости голосом:

— А ведь это мой Степка! — Он вопросительно посмотрел на Буденного. — Семен Михайлович, дозвольте сынка позвать в куреня?