Кондратьев и Лёля

Мы не друзья и никогда ими не станем. Скорее соперники. Внешне это никак не проявляется, и понять, кто на шаг впереди, невозможно. Он работает по своим банкам, я по своим. Кто сколько получает от сделки – не знает никто. Этим не хвастают. Можно только догадываться. Вот поэтому мы все время приглядываемся друг к другу, стараясь уловить малейшие нюансы настроения. Только так можно угадать, насколько успешно идут дела. И мы оба зависим от генерального и учредителей: если зарвёшься и доходы фирмы поползут вниз – вылетим со свистом. Незаменимых нет. Поэтому каждое действие, каждое слово – просчитаны и продуманы. Постоянное напряжение. Лёля говорит, не расслабляйся, не верь никому и главное – никаких дружеских отношений. Заработаешь свой первый лимон – тогда можно думать, что делать дальше.

Лёля

Лёля – психолог. Пытался расспросить, где работает, – темнит. Сказала, что время от времени консультирует несколько фирм по разным вопросам. Туманное объяснение. В общем-то, мне всё равно, чем она занимается.

Когда мы с ней встречаться стали, со мной что-то странное приключилось: я ей поверил. Я, который никогда и никому не верил! Почему так? Часто задумываюсь… не могу понять. Как нарыв гнойный прорвался. Нельзя ведь совсем одному? Эх, надо было собаку завести.

Какое-то странное ощущение: она мне родная. Всю жизнь чурался этого слова. Глупое. Чтобы я когда-нибудь с матерью, не говоря уж об отце, откровенно поговорил? Да и о чём с ними разговаривать? Как денег достать и где винище подешевле купить? Или с Мариной? О том, что я всё время на работе, семья заброшена? А с Лёлей можно обо всём – она слушает. Я, бывает, целые монологи закатываю, слюной брызжу, возмущаюсь, а она сидит и спокойно ждёт. Потом выдаст пару фраз, и всё мне ясно становится, успокаиваюсь.

Когда в первый раз к себе пригласила…

Квартира у неё странная, как и она сама.

Последний этаж старого обшарпанного дома, но подъезд вылизан до блеска.

Разделись в прихожей, в комнату зашли – берлога! Тёмная, все стены в книгах – пустого места не найти. Письменный стол с компьютером у окна, ещё один – низкий старинный на гнутых ножках, возле два огромных кресла в тёмно-коричневой коже и, главное, камин – настоящий, а не подделка электрическая – с дровами, с трубой – через чердак, на крышу. Шторы на окне плотные, тяжелые, свет не пропускающие.

Нагнулась к камину. Юбка черная, короткая колоколом, ноги затянуты во что-то тёмно-малиновое. Всё так необычно… Чувствую – хочу её, как женщину хочу.

Она чем-то на дрова попрыскала, спичку зажгла – полыхнуло. Шторы задернула, свет погасила.

Сели в кресла, друг напротив друга. Отсветы от пламени по корешкам книг гуляют. Лицо у нее при этом освещении чужое, отрешённое, вместо глаз провалы. Молчим.

Не по себе стало… давит. Вдруг печка – та, что дома была – перед глазами замаячила, дверца открытая – пламя гудит, мечется. Дымом, плесенью, тряпьём затхлым запахло. Стараюсь отогнать – не получается.

Почувствовала она, что со мной что-то не так, поднялась.

– Пойдём, – позвала, – квартиру тебе покажу.

Дверь открыла, выключателем щёлкнула – белое! Потолок, стены белые, кровать огромная, белым мохнатым пледом застелена, тюлевые занавески на окне, даже платяной шкаф и тот белый. Люстра на потолке распласталась – света много. В углу – трельяж зеркальный на низком столике.

– Нравится? – спрашивает.

Я только ошарашенно кивнул.

– Давай тогда здесь устроимся.

На кровать легла, руки за голову закинула.

– Ложись, – говорит, – не стесняйся.

Черная на белом… Вот, думаю, и приплыл ты, Лёшка!

Тапочки скинул, лег рядом. Никакого желания уже не чувствую. Как телка в постель уложили. Но деваться-то некуда – ситуация…

Повернулся к ней, руку на живот положил. Мне кажется, женщины любят, когда мужская рука у них на животе. По Марине сужу. Может, с деторождением как-то связано?

Она мою руку с живота сняла – не сбросила, аккуратно, рядом на покрывало положила.

– Лёша, ты уверен, что тебе сейчас это надо? Мне нет. Но, если ты правда хочешь, я могу…

– Хорошо, понял, – пробормотал. – Давай не будем.

Больше мы к этому не возвращались: ни ей, ни мне не нужно было. Один раз, когда мы уже часто встречаться стали, спросил, как у неё с этим делом. Мне уже тридцать три, говорит, и замужем побывала, и попробовала всё. Тебе скажу. С мальчиками нравится, которые совсем молодые, у которых это в первый раз, понимаешь? Ничего не знают, не умеют, и меня и себя боятся – это заводит.

В тот первый день, в той белой комнате, лёжа рядом на постели, меня и понесло… Как плотину прорвало. И про работу, и про Марину с Алиской. Только про детство не рассказал.

Она не расспрашивала, нет. Я сам.

У меня сегодня легкий день. Банк «Московский» окучиваю. Виляю хвостом изо всех сил, стараясь понравиться, а меня подозрительно обнюхивают. На пробу дали первый мелкий заказик: поклеить защитную плёнку на окна. Фирме этот заказ не очень интересен: так, рабочих подкормить. Но все понимают: пробный шар. На таком заказе и проверяется схема отката.