В прежнем охранном порядке Евген в легкой прострации полубесчувственно проследовал назад в Американку. С теми же вооруженными четырьмя камуфляжными конвоирами начеку и настороже. Правда, трое в штатском остались снаружи.
В тюрьме заново арестованного подвергли штатному обыску на первом этаже. С опаской и даже с кое-каким молчаливым сочувствием. Хотя принять душ не предлагали. И в одиночном карантине не держали. Отвели тотчас в ту же неизменную, хорошо ему знакомую камеру на двоих.
Возвращению сокамерника Змитер не удивился. Не стал он также утешать бессмысленно собрата по тюремным несчастьям. Оно вам сразу видно: от такого камуфлета с вторичным арестом после малого глотка вольной свободы не так-то просто оправиться.
― Знаешь, Вадимыч, а меня мой следачок вместе с адвокатами только что ознакомили с моим новеньким уголовным делом в трех томах по статье 130, часть вторая. Оказывается, по заключению некоего эксперта из Национальной академии наук, лично я под псевдонимом Олег Инодумцев злостно вел информационную войну против Республики Беларусь в общем и против ее президента Луки в частности.
Четыре десятка моих незатейливых статеек и фоток из разных изданий нынче составляют фундаментальную антологию трехтомного уголовного дела. Даже в моем президентском официозе тот академический балбес крамолу отыскал, определил мои материалы в жанре памфлетов и пасквилей. Теперь я в законе литературно. Горжусь собой неописуемо! Взаправду уважают, суки! Хотя и шьют гнилыми лукашистскими нитками.
Там, кстати, на той свиданке Мишук Коханкович мне сказал, тебя снова в хапун повязали. А я-то думал, чего твой кешер битый час никто не забирает и не шмонает…
Давай-ка я тебе кофеинчику растворимого кружечку забодяжу. А то на тебе лица не видно, братка…
Эк тебя тряхануло… Ну скажи чего-нибудь, Евген!..
Глава двадцать четвертая Немногих добровольный крест
Алесь Двинько лично заехал ко Льву Шабревичу по окончании рабочего дня в юридической консультации, что на улице Красная. Они перекинулись несколькими ничего не значащими словами, вышли во двор и спокойно устроились в автомобиле адвоката. Обоим надо бы словом перемолвиться конфиденциально.
― Ручаюсь, многоуважаемый Алексан Михалыч, любая прослушка у меня исключена, если специфически работает аудиосистема. Вам негромкая джазовая музыка не помешает?
― Нисколько, Лев Давыдыч. Мы, по-моему, некогда договорились на ты без обиняков?
― Клиенты, Михалыч, клиенты! Сплошь формальное: вы во множественном числе.
― Чего уж? Грамматическая метонимия неплоха, даже на слух без каких-либо кавычек. С твоего дозволу возьму-ка я ее на многописьменное вооружение.
― Да сколько угодно, Алексан Михалыч! Прелестно почту за честь содействовать тебе по литературной части.
― А по уголовным частям и статьям?
― По ним первоочередно. Хотя прежде предпочел бы услышать твои политичные резоны в подробностях. Признаюсь, твое позавчерашнее прелестное предложение на кухне прозвучало для меня, ох-хо, неожиданно.
― Я не зря дал тебе, Давыдыч, денек-другой на обдумывание. Сам-то я главным образом решил заняться этой проблемой тогда же, то бишь третьего дни. Как только услыхал насчет глотка свободы и второго ареста нашего молодого друга. Раньше были лишь предварительные прикидки и эвентуальные приготовления.
Одно из них ― событийно телевизор в камеру Евгена и Змитера от материнского имени и по поручению почтеннейшей Индиры Викентьевны. Нас, кстати, некогда познакомил ее покойный деверь Алексан Сергеич Печанский. Даруй ему, Иисусе, добрый ответ на Страшном судилище Твоем, ― Двинько истово осенил себя крестным знамением.
― Как ты с ней умудряешься общаться, Михалыч?
― Малой толикой психиатрически, в литераторских целях, ― не стал вдаваться на возникшую попутно тему Алесь Двинько.
― Так вось, затем я немного поспособствовал тому, чтобы наши молодые друзья всенепременно пребывали и впредь вдвоем в одной камере.
По всем статьям им и нам теперь вмале не выпадает лучшего, кроме громкого дела о тройственном уходе трех политзаключенных из пресловутой Американки. Достоименно и достопримечательно, подчеркиваю, из пресловуто сталинской спецтюрьмы, которую всем нам, участникам предстоящего дела, надлежит прославить и ославить на горизонте грядущих событий.
Не скажу, будто наши репутация и реноме обоюдно находятся под угрозой. Но согласись, Давыдыч, едва ли в прежней парадигме мы изловчимся или умудримся что-либо сделать результативное для наших друзей. Их синтагматическое пребывание за решеткой явно затягивается на неопределенные сроки. Никому из них мы сейчас никак и ничем не сможем помочь выйти на свободу исключительно легальными путями.
Думаю, тебе ни к чему заведомо напрасная защита Евгена Печанского, объявленного в роли вульгарного торговца незаконным оружием. Какая тут, Господи, помилуй, может статься политическая и правозащитная подкладка! Повседневность в криминале, да и только!