Конечная Остановка

…Адвокат Лев Шабревич в последнюю очередь беспокоился и учитывал горячее, по-видимому, желание подопечных и подследственных совершить побег. Это им решать и напрягаться, готовы ли они рискнуть реальным приговором от двух до семи добавочных лет в случае утечки информации или непредвиденного срыва операции.

Ему самому-то ой желательно обставить это необузданное государство. Хотя ради такого удовольствия вовсе не стоит идти на несомненный риск ни ему, ни кому-либо другому. И благоразумные мысли, и благонамеренные желания у него соответствующе имеются насчет текущего момента.

«А ну как, пока не поздно сыграть «постой, паровоз»… нам сделать остановку?

Ох, тебе, Михалыч, с твоими злоехидными автобусными метафорами! Ты-то никогда не боялся попасть под паровоз. Точно и не белорус вовсе. А нам, разважливым, куды бечь? А никуды назло всем!..»

Тут Лев Шабревич опять-таки вспомнил, сколь заманчиво выступать полномочным международным посредником между беглецами и этим вот белорусским государством.

«Оно ведь вынуждено утрется и сопли прожует в результате удачного утека. Как скоро наша троечка объявилась бы где-нигде за кордоном в виде политических беженцев с неоспоримым правом на убежище. Весьма привлекательные перспективочки, прелестно для специфически заинтересованных сторон…»

Последний довод рассудительному адвокату Шабревичу пришелся по душе, отныне не блуждающей, не гуляющей где-то во внутренних мыслительных потемках. Но всесторонне осмысливая происходящее, многое становится ясным, как юридически, в правовом поле, так и политически ― в противоречивых отношениях между людьми и государствами.

«Коли хорошенько обмыслить, сам-речь, то самоход нашей веселой компании жестоко заставит поволноваться, задергаться тех, кто их распрекрасно подставил. Прелестно выпустим мстительного джинна из бутылки, даже двух…

Если с Таниной подставой кое-что проясняется, то в деле Евгена по-прежнему полный ах и швах…»

Как юрист, Шабревич всегда преисполнен в убежденном мнении, что никакое государство ай не имеет ни мельчайшего права на преступные деяния. Когда же оно по-крупному нарушает свои же собственные законы, то в противодействии ему все средства хороши.

«От дедукции к индукции, вспоминая прелестную двиньковскую словесность из редакторского словарика…»

В общем и в частности поразмыслив, Лев Шабревич пришел к недвусмысленному индуктивному выводу. Как бы там ни складывалась конкретная обстановка, он-то участвует в деле до самого конца.

«До конечной остановки с коллизией!»

* * *

…Евгену и Змитеру снова выделили хороший, относительно просторный прогулочный дворик. В него зеков первыми заводят и выводят последними. Очень годится, чтобы и размяться, и поговорить о своем на двоих.

―…Ты бы, Змитер наш Дымкин, хорошенько подумал, прежде чем срываться в бега. Тебе наименьший срок светит по сто тридцатой. А с утеком влепят вдогонку не меньше трех годочков по статье четыре-один-три. Или вообще до семи за групповуху!

― Чего тут думать, Вадимыч?!! Трясти надо! Мы и тряхнем по всем статьям да по морде! Желающего судьба ведет, не желающего боги по-латыни трахунт.

― Ну-ну. Блаженны алчущие…

По возвращении в камеру их там на стреме ждали двое надзирателей и шмон, перетрус, коли по-белорусски. Меж тем другая пара надзирателей поодиночке отводила каждого из подследственных в соседнюю пустую камеру для канительного личного обыска.

Чего-либо чрезвычайно запретного не нашли. Разве что заставили пересыпать растворимый кофе из жестяной банки в полиэтиленовый пакет. Хотя эту самую банку по заказу Змитера ему позавчера надзиратели дежурной смены официально закупили и вместе со всем прочим передали по списку и под роспись в тюремной ведомости.

Связную пишущую ручку Евген открыто держит в наружном кармане адидасовской куртки. Никого эта письменная принадлежность не заинтересовала. Ручка как ручка, ничего особенного. Причем особые зеки хранят незыблемое спокойствие и холодное презрение. По всей видимости, у них в камере чего-либо запрещенного нет и быть не может.

По окончании тотального обыска обоим подследственным было вежливо предложено выходить с вещами и временно перебраться в другую камеру. Дескать, в этом помещении необходима плановая дезинфекция.

В новой камере нашлись уже три шконки: одинарная рядом с умывальником и двухъярусная побок со столом в углу. Третьего сокамерника им покамест еще не подселили. Хотя уж и грозят, гадство, такового в скором времени.

* * *

…По прошествии двух-трех дней Тана Бельская теперь предвкушает не побег и даже не выход на свободу обетованную. Но рассчитывает на нелегальное возвращение в Беларусь и надлежащую неотвратимую месть всем своим обидчикам. Выявленным или пока скрывающимся в неизвестности «п…юкам и п…ючкам» от нее непременно должно достаться «на орехи, в помидоры и в придатки яичников, расторгуй-манда, иби пенис, уби вульва». Уж ради такой благой телесной цели стоит держаться в строжайших тюремных рамках, нерушимо сохраняя полнейшее зековское хладнокровие и самообладание.