Конечная остановка

Меня навестила мадемуазель Сен-Мемен. Любезна, но холодна как лед. Начала она с поздравлений: «Вы — чудом исцеленный…» и тому подобное. Затем, без всякого перехода, пошли упреки: «Как вы могли нам учинить такую неприятность?.. Разве вам плохо живется в „Гибискусах“?.. Ваш поступок имел губительные последствия…» и тому подобное. Сомнений нет! Я тот, из-за кого разразился скандал. И наказание незамедлительно обрушится на опального.

Мадемуазель де Сен-Мемен сказала мне почти что на ушко, как будто сквернословила:

— Мадам Валлуар нас покидает. Мадам Рувр уже уехала. Как только стало известно, что вы натворили, она собрала чемоданы. Даже Клеманс, и та не пожелала у нас оставаться. По ее словам, она перейдет на работу в «Цветущую долину». И это еще не предел — судя по разговорам, которые ведут наши пансионеры, неприязнь к «Гибискусам» ширится.

— Я сожалею.

— У вас на это есть веские причины.

— Я преисполнен желания вам помочь.

— Вы намерены вернуться в наши стены?

На этот раз мы подошли к сути дела. Она явилась только затем, чтобы побудить меня переехать в другой дом для престарелых. Впрочем, мне очень легко понять ее соображения.

— Я за них не держусь.

Похоже, у нее отлегло от сердца. Возможно, она ожидала душераздирающей сцены.

— Я вас не гоню, — продолжала она. — И если бы все дело было во мне…

Следует жест, означающий, что она выше некоторых предрассудков, но бессильна против них.

— Вы упоминали «Цветущую долину», — говорю я. — Меня бы там приняли?

— А почему бы и нет?

И хотя ей будет тошно видеть, как я перекочую в пансион — соперник «Гибискусов», главное, чтобы моей ноги больше там не было. В доказательство своей доброй воли она спешит добавить:

— Вы желали бы, чтобы все необходимые хлопоты я взяла на себя?

Я рад и счастлив принять ее предложение. Да, пусть все необходимые хлопоты она возьмет на себя. Пусть найдет мне хотя бы просто комнату, лишь бы мне не пришлось ничем заниматься самому. Чтобы я был избавлен от забот, связанных с переездом, потому что теперь у меня зародился проект, который мне не терпится воплотить в жизнь, но для этого меня не должны отвлекать — я должен принадлежать себе целиком и полностью.

Я внезапно обнаружил, что сюжет для романа, который я тщетно искал, оказался тут, у меня под рукой. Если бы Люсиль не взяла большую часть моих записей, у меня была бы уже на руках его завязка. Ибо история моего пребывания в «Гибискусах» стоит того, чтобы ее поведать. При условии, что я ее обработаю, придам ей форму связного повествования. Я без труда восстановлю нить своих размышлений, которые записывал по вечерам. Разумеется, все это следует сократить и переписать в одном стиле. Но главное, мне придется полностью пересмотреть характер моих отношений с Люсиль. Мне будет слишком тяжело писать грустный роман о моей упущенной любви, каким он станет, если я расскажу только о своих переживаниях. Теперь я стал другим человеком и не питаю к Люсиль ни ненависти, ни жажды мести. Привнеся в него элементы, подсказанные воображением, я смог бы свести с ней счеты. Но в том-то и дело, что я к этому вовсе не стремлюсь. Скорее я предвижу, что это будет светлый роман — роман, каким он мог бы стать, будь я не таким эгоистом, а Люсиль…

Боже, я уже не прошу у судьбы ничего, кроме отсрочки, чтобы успеть довести до благополучного конца эту едва ли не безумную затею. Дай мне два года сроку, чтобы я успел рассказать о счастье, которого не испытал! Два года, чтобы мечтать до той поры, пока не умолкну навек.

Эпилог

— Мне и в голову не пришло, — говорит Клеманс, — что его воскресят.

— Что значит «воскрешать»? — спрашивает Жозе Иньясио, который плохо говорит по-французски.

Высокий, худой, чернявый, с голубоватыми щеками — так тщательно они выбриты — и карими мутными глазами.

— Воскрешать значит возвращать к жизни.

— У вас не было… (Он подыскивает слово.) Вы поступили… неправильно.

— То есть как так неправильно? — вскипела Клеманс. — Выходит, вы ничего не поняли? Повторяю. Вначале я подсыпала яд в его настойку. Это раз. Его не было дома. И он ничего не заподозрил. Затем каждые четверть часа приходила подслушивать под дверью. Это два. Я услышала шум падающего тела — так что, видите… В три часа утра я вошла к нему. Он уже не шевелился. Я его осмотрела, и, уверяю вас, он не подавал признаков жизни. У меня глаз наметанный. Что ни говори — профессиональный опыт! Я вытащила из ящика тетради, которые он там прятал, оставив на столе только те страницы, где он объявлял о намерении покончить с собой. И ушла… Что, по-вашему, я могла сделать еще? Ну виновата ли я, что он протянул до утра? Это что-то невероятное — такая живучесть. Врачи просто диву даются. И у вас еще хватает нахальства говорить мне, что я поступила неправильно!

— Что значит «нахальство»? — захотел уточнить Жозе.

— Ладно! Ладно!.. Не разбрасывайте пепел куда попало. Для этого существует пепельница.

Жозе раздавил в ней свою сигарету.

— Вы обещали, — сказал он.

— Да, я вам обещала. И продолжаю обещать.

— А вы умеете это делать, я спрашиваю?