Конец большого дома

Но Пота гораздо раньше принялся за хозяйственные дела. Однажды днем он пошел с Идари за голубикой на марь, раскинувшуюся между двумя густыми большими релками. Здесь они и прежде часто собирали ягоду, лежали и обнимались на мягких моховых подушках и смотрели на голубое радостное небо, на плывущие легкие облака. Пота собрал несколько горстей крупной ягоды, половину бросил в берестяной туесок, висевший на поясном ремне, половину отправил в рот. А Идари рядом с задумчивым видом отряхивала ягодник в широкую посудину с низкими бортами. Ягоды сыпались вместе с листьями, с ползавшими по ним букашками и сухими веточками. Обычно она провеивала ягоды и чистые ссыпала в свой большой туесок. Но сегодня она была какая-то рассеянная, и Пота увидел, как она ссыпает ягоды с мусором.

— Ты грустишь? Что с тобой? — спросил он, исподтишка наблюдая за ней.

— Задумалась, — грустно улыбнулась Идари.

Пота подошел к ней, обнял за талию.

— Собирай голубику, нам надо спешить, сегодня хозяйки таксу делают из сазанов, с ягодой — ох как вкусно будет!

Идари смеялась, старалась быть веселой, но Пота видел, что она чем-то озабочена.

— Нет, ты что-то скрываешь от меня. Может, заболела?

— Собирай, собирай, нас дома ждут.

— Пусть подождут, а я хочу тебя обнять! — Пота подхватил жену на руки и пошел вокруг куста, приговаривая: — Пусть ждут. Пусть ждут. Пусть ждут.

— Отпусти, отпусти, — умоляла Идари, шутливо отбиваясь.

— Хочешь, я тебя так до дому донесу?

— Неси, неси, что тебе в стойбище скажут? Скажут: вот так охотник, женщина на нем верхом едет. Какой это охотник? Тьфу!

— Пусть смеются, разреши только, и я понесу.

— Не позорься, не хочу видеть твоего позора, не хочу, чтобы ты меня на руках носил.

— А я буду носить.

— Носи, а я грязная…

Пота испытующе посмотрел в глаза жены и осторожно опустил ее на желтый мягкий мох.

— Почему не сказала раньше?

— Хотела сказать, да ты вот…

Пота подавленно молчал. «Нехорошо вышло, — думал он, — очень нехорошо. Грязная женщина сверху на меня глядела. Хоть жена, хоть любимая — нельзя, старики говорят, это самая плохая примета: если грязная женщина поднимается в амбар, а под ним окажется охотник, то его всю зиму преследуют неудачи, звери не допускают близко. А мне надо зимой как никогда удачливым быть, много пушнины добыть. Что будет? Что будет?»

Идари насмешливо, лукаво поглядывала на испуганное лицо мужа, потом не выдержала и рассмеялась:

— Будешь меня носить еще? Будешь?

— Тебе надо было предупредить, ты же знаешь — это плохо.

— Знаю, но я, говорю, не успела предупредить.

Увидев, что Пота опустил голову, Идари засмеялась еще громче:

— Я пошутила. Испугался? Скажи, испугался?

— Этим не шутят.

— А я пошутила. Не хотела, чтобы ты меня носил, вот и пошутила.

— Правда?..

— Чистая, говорю, чистая. — Идари отвернулась от мужа и, помолчав, стыдливо добавила: — У нас будет маленький…

— Маленький? — почему-то шепотом спросил Пота. — Это правда? У нас сын будет?

Идари не ответила, она не могла больше ничего говорить мужу. Даже то, что она сообщила, — это уже лишнее, и этого не надо было делать в тайге. Пота тоже не стал больше расспрашивать, он взял жену за руку, и они побежали домой. В фанзе молодожены отстегнули неполные туески с пояса и отдали хозяйкам. Жены Токто выбирали кости из вареной рыбы, чтобы потом пережарить ее на таксу. Они привыкли к чудачествам молодых и нисколько не удивились, когда Пота, не отпуская рук жены, прошел в дальний угол и начал о чем-то у нее допытываться. Идари отвечала мужу, и оба счастливо смеялись.

— Сын, сына я хочу, — возбужденно шептал Пота, — как хочешь, но я сына хочу, поняла?

В фанзе — не в тайге, тут можно говорить в полный голос, в фанзе нет злых духов, здесь живут только добрые сэвэны, они могут все знать и будут защищать будущего младенца от посягательств злых духов.

— Я поеду на охоту, я добуду скопу, может, разыщу ее гнездо, говорят, в гнездах часто находят ее бруски, которыми она свои когти точит, если этим бруском наточить острогу, то острога будет бить без промаха. У нас сын должен быть лучшим острогометателем, поняла? Если не разыщу гнезда, то скопу добуду, ты съешь ее глаза, и наш сын будет самым востроглазым, чтобы даже на дне озера увидел рыбу — вот как! Я добуду скопу, ты только сына мне роди.

— Я не знаю, как это сделать, — прошептала Идари.

— И я не знаю. Оба, наверно, знает, ты у нее спроси. Эх, Идари, у нас сын будет! — Пота обнял жену, приподнял и посадил на нары.

— Чего это так мало ягод принесли? — спросила старшая жена Токто, разглядывая полупустые туески. — На мари ягод не стало? Медведи все поели?

— Есть ягоды, да вот… — Пота замялся.

— Иди на улицу, — сказала Идари и счастливо засмеялась.

Она подсела к женщинам и начала им помогать выбирать кости. Женщины с улыбкой ожидали сообщения Идари. Жены Токто — старшая Оба, младшая Кэкэчэ — несколько дней приглядывались в Идари, примеривались, потом полюбили ее, как свою сестру. Теперь у них не было между собой тайн.

— Сказала, — смущенно призналась Идари. — Сына хочет, даже требует. Скопу собирается убить, глазами ее меня хочет накормить.