Конец большого дома

Нынче Пиапона, как и прежде, сопровождала удача, и в этот сезон он добыл драгоценных соболей больше других. Теперь, во второй половине зимы, соболей стало меньше, часть их выловили, часть убежала на другие угодья, и редко встречались свежие, как говорят охотники — «еще тепленькие», следы, по которым можно было преследовать зверьков. К тому же стало меньше самострелов, и обходить их можно было за полдня. Поэтому Пиапон однажды решил заняться заготовкой дров. Возле аонги весь сухостой был вырублен, пришлось идти подальше. Пиапон запрягся в свои нарты, Ойта — в отцовы. Долго выбирали сушину. Пиапон, прежде чем валить дерево, протоптал от него в сторону дорожку, по которой должен был отойти Ойта, когда начнет падать дерево. Ойта без передышки пилил ствол и, когда дерево угрожающе затрещало, побежал по протоптанной дорожке. Пиапон остался у ствола и, задрав голову, смотрел, как задрожали ветки на верхушке, как крона зацепила белое облачко и зачертила острием по голубому небу. Пиапон следил за падением дерева и только в самый последний момент заметил, что оно валится на нарту Полокто. Хрястнули ветви, дерево ухнуло в мягкий снег, и тут Пиапон услышал, как хрустнули переломленные перекладины нарты.

— Что же ты сделал, паршивец! — закричал Пиапон. — Лень было оттащить нарту подальше! Вот придешь в аонгу, достанется тебе от отца.

Но Пиапон ошибся — не Ойте досталось за сломанную нарту, а ему. Как только услышал Полокто, что дерево задавило его нарту, сломало перекладины, он выбежал на улицу.

— Ты был старшим там, ты должен был посмотреть, где мальчик оставляет нарту! — закричал он на брата. — Ты сломал мою нарту, а в тайге ломать нарты — это байта.[56]Ты должен ответить, должен возместить!

— Чего раскричался, я тебе новые перекладины сегодня же поставлю, — сказал Пиапон. — А виноват не я.

— Ты виноват, ты возместишь! Не надо мне новых перекладин!

— Я отдам тебе свою нарту, — заступился за Пиапона Калпе.

— Уходи, не твое дело! Ты, отец Миры, теперь от этого дела не отвертишься, ты мне заплатишь за сломанную нарту.

Пиапон понял, теперь ему окончательно придется рассориться с Полокто, понял еще, что Полокто не столько расстроен, сколько обрадован: он ждал этого момента терпеливо и долго и решил сейчас отквитаться за прошлое унижение. Пиапон знал закон, который тяжело карал людей, нарочно, с какой-то целью ломавших охотничьи принадлежности. Но это касалось людей, которые сознательно ломали, а он не притронулся к нарте Полокто, он даже не помышлял ее сломать.

— Отец, посмотри, что сделал твой Пиапон, он нарочно свалил дерево на мою нарту, нарочно сломал ее, — обратился Полокто к Баосе. — Я требую разбирательства.

— Кто будет судить здесь, в тайге? — спросил Баоса.

— Ты будешь судить.

Баоса промолчал.

— Возьми мою нарту и не вопи больше, — сказал Пиапон.

— Не надо мне твоей нарты. Ты сломал в тайге охотничье снаряжение и должен расплатиться железным предметом. Таков закон, сам знаешь.

— Что тебе надо? Нож? Не отдам я его, не могу остаться без ножа. Ружье — слишком жирно, подавишься.

Пиапон был спокоен, он говорил, слегка посмеиваясь над Полокто, ясно было видно, что он издевается над ним.

«Опять Полокто! Опять он, негодяй! — негодовал Баоса. — Ссориться ему надо, собачьему сыну!» Только он хотел прикрикнуть на споривших, как в это время Полокто крикнул:

— Капкан свой отдай!

«Негодяй, ох негодяй какой, с родным братом начал судиться без дянгиана, — возмущался Баоса. — Все пропало! Все пропало!»

— Полокто, кончай ругаться! — закричал Баоса. — Мою нарту возьми!

— Я уже сказал, чем он должен возместить, — злобно ответил Полокто. — Пиапон должен мне капкан.

Всем, кто находился в аонге, было неприятно смотреть на Полокто, он сам это чувствовал, но уже не мог отступиться: слишком уж велика была зависть к удачливому капкану брата.

— Где дянгиан — судья? — спросил спокойно Пиапон.

— Отец.

Баоса отвернулся.

— Хорошо, завтра принесу тебе капкан, — так же спокойно ответил Пиапон. — Я не люблю вшей, вони… Завтра принесу.

«Теперь мне не жить с ним в одном зимнике», — подумал он.

На следующий день Пиапон вернулся поздно, за его спиной висели снятые с соболиных троп самострелы. Он вошел в зимник, не раздеваясь, остановился в дверях. — Не судился я раньше, виноватым не был и не знаю, как я должен отдать тебе капкан, — сказал он.

Полокто постелил на улице на снегу кусок шкуры, положил на нее аккуратно подстриженные, связанные между собой палочки и отошел.

— Клади на шкуру, — сказал он и обратился к окружавшим: — А вы хлопайте себя по плечам и дуйте на плечи, чтобы на вас не садилась байта.

Пиапон положил капкан на шкуру и ушел в зимник. Весь вечер он собирал вещи, складывал их на нарты, увязывал. На ночь оставил только спальный мешок.

— Ты что решил, отец Миры? — спросил перед сном Баоса.

— Решил больше не попадаться к судьям, и байту не хочу.

Потушили жирник, в аонге стало так темно, что Пиапону казалось, будто перед ним не пустота, а какая-то твердая, черная масса.