Конец Дракона

- Эге ж!-крякнул повеселевший Шевчук. - Будьте уверены - приведу! Не таких скручивал!

6

За час до начала в моей будке появился Шевчук. От него несло водкой. Я сказал, чтобы он немедленно уходил, потому что сегодня в будке нельзя находиться посторонним - и у меня из-за этого будут очень большие неприятности. Но Шевчук засмеялся и сказал: «Неприятностей у тебя больше не будет, об этом мы уже позаботились». И он показал мне специальный пропуск во все помещения офицерского клуба.

- Послали, чтобы, в случае чего, оказать тебе помощь,- объяснил он, глядя на меня ласково…

Сеанс начинался в двадцать один час, а в двадцать часов пятьдесят пять минут все уже сидели на своих местах. Я сосчитал: сто сорок три немца, из них - один генерал. Генерал в обществе двух полковников и начальника гестапо сидел в единственной ложе нашего клуба. Начальник гестапо не переставая что-то говорил, а генерал, широко открыв рот, откинувшись на спинку кресла, покатывался со смеху.

Я смотрел, как смеется генерал, и тоже улыбался…

. Ровно в двадцать один час в зале стало темно, я запустил картину. Это был фильм о Польше. Как армия фюрера завоевывала Польшу. На экране рвались снаряды, выли пикирующие бомбардировщики, рушились с грохотом дома, полыхали пожары, падали убитые, в ужасе метались живые. В конце картины на экране появился фюрер. Все вскочили и трижды выкрикнули:

- Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!

Фильм окончился. Через десять минут должен был начаться концерт, а после концерта мне следовало показать еще один фильм - встречу Гитлера с Муссолини.

В будке было жарко. Я снял с себя куртку, рубаху и остался в одной майке.

- Распарило?- спросил весело Шевчук. - Ничего, вот выйдем на улицу - охладишься.

- Душно, - подтвердил я. - Будь ласка, пан Шевчук, помоги мне перемотать пленку.

Я вынул из коробки пленку и ахнул.

- Что стряслось? - спросил Шевчук.

- Дали рваную пленку. Ну, будет им завтра!

Я это безобразие так не оставлю! Сообщу, куда полагается!

- Чего ж теперь делать? - поинтересовался Шевчук.- Рваную, что ли, пустишь?

- Склею. Это быстро! - Я открыл дверку шкафа. И снова меня ждала неудача.

- А черт! Клей кончился! - сказал я с досадой и швырнул пустую бутылку в угол. - Хорошо, что в кладовой есть запасная. Придется бежать в кладовую.

- Где ж та кладовая? - с лица Шевчука исчезла улыбка.

- В подвале. Только бы кладовщик был на месте!

Последние мои слова Шевчук, может быть, и не разобрал: духовой оркестр немецкого гарнизона грянул военный марш. Шевчук бросил взгляд на крюк, где висели мои куртка и рубаха.

- Одеваться не стоит, - сказал я. - Только куртку накину. Здесь близко.

- Только чтобы быстро! - На лице Шевчука мелькнула ухмылка.

Я вышел в полутемный коридор. Надрывались медные трубы оркестра, ухали барабаны, взвизгивала противно флейта.

Через минуту я был уже на улице, но даже здесь был слышен этот гнусавый визг флейты.

Черная густая ночь придавила мне плечи, Я двигался почти ощупью, едва передвигая ноги. Не знаю, что со мной случилось, но мне вдруг захотелось спать, ужасно захотелось спать. Я не сомневался: стоит сейчас прислониться к чему-нибудь - и я мгновенно усну. Нет, мне нельзя было останавливаться, я шел и шел, пока не оказался на пустынной окраине города.

И здесь я услышал отдаленный грохот двух взрывов, один за другим! Точно такой же грохот тридцать - сорок минут назад сотрясал на экране маленькие города Польши.

И, глядя на экран, немецкие офицеры восторженно кричали: «Зиг хайль!».

Взрывы точно разбудили меня, и я побежал по кривым закоулкам пригорода. На повороте я оглянулся и увидел далеко в городе огненный столб, словно смерч, подпирающий черное небо. Багровый дым пожарища затягивал звезды и отбрасывал на землю розоватую тень. Я добежал до знакомого дома, дверь была открыта, меня ждали. Человек, лицо его в темноте нельзя было рассмотреть, сжал меня в объятиях, и я почувствовал на щеке прикосновение его шершавых губ.

- Сработали! Обе сработали!…- восторженно прошептал он. - Какой взрыв! Какой отличный первомайский салют!..

…И вот мы сидим в темноте у окна, не отрывая глаз от багровых клубов дыма.

- Ты подложил их, как условились? - спрашивает человек.

- Да… Одну в ложу, где сидел генерал, другую в свою будку, за кресло…

- За кресло?

- Да. За то самое, куда я запихал в тот раз партизанскую листовку «Смерть немецким оккупантам!»

- Я уже сообщил куда следует, что ты избавил нас от предателя Гусева… Завтра я переправлю тебя к партизанам.

- А вы?

- Останусь здесь… Я ведь не один. И сейчас я нужен здесь. Когда ты будешь у партизан, я почувствую себя в полной безопасности.

- Почему?

- Не понимаешь? Ты же единственный человек в нашем городе, кто выслеживал меня.

Он тихо смеется и касается рукой моего плеча.

- Их было сто сорок три, - говорю я. - Сто сорок три человека. Нет, сто сорок четыре - я забыл Шевчука.

Он подымается со стула и, припадая на правую ногу, ходит по комнате.