Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта

Я ожидал, что встречу гика в очках, но вот передо мной на террасе штаб-квартиры Google сидит активист с собранными в пучок волосами, потягивающий сок из органических фруктов. Джейкоб Узкорейт, известный специалист по компьютерным наукам, — автор значительных теоретических открытий, позволяющих наделить нейронные сети ИИ памятью[160]

. Он читает мне страстную проповедь об уважении к частной жизни, и у меня нет никаких оснований ставить под сомнение его искренность. Он выступает против так называемых эхокамер в YouTube или Facebook, уверяя меня, что Google лишь в «незначительной» мере отслеживает мои поисковые запросы и, кроме того, предоставляет возможность деперсонализации. Я знаю о немецком происхождении Джейкоба, и это, вероятно, заставляет меня вспомнить о хакерах, которых я встретил два года назад в Берлине, — они тогда занимались тем, что устраивали марши… против Google. И если Google обвиняют в создании «когнитивных пузырей»[161]

, которыми может объясняться распространение теорий заговора[162]

, возможно, Джейкоб — двойной агент, отстаивающий германские ценности в самом центре GAFA?

Я пользуюсь его дружелюбием, чтобы удовлетворить личное любопытство, и спрашиваю, как расставляют приоритеты в результатах поисков. «Задача в том, чтобы поднять не ту информацию, которую ты хотел бы посмотреть, а ту, которую ты на самом деле ищешь», — отвечает Джейкоб. Алгоритмы Google подвергают данные, оставляемые в сети пользователем, глубокой обработке, чтобы попытаться лучше понять сокровенные желания человека, выходящие далеко за пределы его явных предпочтений. Когда я ввожу запрос «купить машину», возможно, мне хочется увидеть «Ягуар», однако Google, зная состояние моего кошелька, поскольку ему известна моя история поисков (или моя переписка в Gmail), скорее всего, предложит «Рено Твинго», чтобы такой поисковый результат был мне полезен. Все это вполне соответствует логике nudge

, которая должна обеспечивать наше благосостояние, предлагая нам такой вариант, который мы сами бы не определили. А что же Джейкоб думает о свободе воли? «Люди редко понимают сами себя», — логично объясняет он, поэтому лучше довериться объективным данным, а не субъективному суждению. Но не видит ли он в самом устройстве поисковой машины утилитаристской логики? «Конечно, вне всяких сомнений». Итак, перед Google стоит задача познать меня лучше, чем я знаю себя сам, чтобы удовлетворить всех нас.

Нет ли внутреннего противоречия между защитой частной жизни и технологиями Google (даже если не говорить о его экономической модели)? Джейкоб кивает: «Это парадокс. Для усовершенствования ИИ нужно собирать как можно больше данных». Чтобы оптимизировать мои поиски в Google, в идеале следовало бы знать мое потребление электричества или, к примеру, мое поведение на сайтах знакомств… Можно создавать сколько угодно комитетов по этике, но этот парадокс так и не получит разрешения. Глядя на слегка смущенного Джейкоба, я понимаю, в чем состоит противоречие, присущее американской цифровой экосистеме в целом. Больше данных — выше эффективность. Меньше данных — больше свободы. Никакой золотой середины тут быть не может.

Кай-Фу Ли считает позицию Кремниевой долины, которая хотела бы творить добро, одновременно извлекая из этого прибыль, лицемерием. Более удачным словом мне кажется «шизофрения». В своей знаменитой работе Макс Вебер связал дух капитализма, определяемый как стремление к созданию богатства, с протестантской этикой, которая превращает труд в подлинную миссию, а аскетизм — в правило жизни. Нужно преуспеть в своем бизнесе, но не для того чтобы наслаждаться богатством, а чтобы следовать библейским заповедям. Экономический успех дает уверенность в том, что ты в числе немногих избранных Богом. Накопление капитала — это долг, который хорошо иллюстрирует притча о талантах: хозяин награждает слуг, получивших прибыль с его средств, и наказывает того, кто сохранил их, не пустив в оборот. Соответствующее формирование частной сферы представляет собой условие, необходимое для личных отношений с Богом и в целом для развития морального чувства. Протестантская Америка обязана своим успехом этому хрупкому равновесию между поиском рентабельности и культурой частной жизни. Лучший пример — Бенджамин Франклин, отец-основатель США, новатор и неустанный предприниматель, но также дотошный моралист, который сурово судил свои собственные действия в личном дневнике. Однако Google сегодня не может быть одновременно эффективным и добродетельным: чтобы служить человеку, он должен его обнажить. ИИ заставляет отделить дух капитализма от протестантской этики. Вот почему США утратили свое призвание, и я неоднократно слышал об этом от самых разных людей. Увы, Джейкобу никогда не стать Франклином…