Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта

Он напоминает мне о хорошо известной роли, которую DARPA, американское оборонное агентство, сыграло в финансировании Кремниевой долины. Но в то же время он признаёт неудачи европейских программ создания суверенного облака и поисковой машины, которые остались чисто политическими проектами, не подкрепленными никакой промышленной или экономической реальностью. «Нужно способствовать появлению инновационных предприятий, но не баловать их», — заключает он, склоняясь к аристотелевской идее добродетельной середины.

Но эта надежда на дирижизм 2.0 покажется тщетной, если учесть неспособность европейских демократий организовываться на стратегическом уровне. Я не уверен в том, что Виллани сам верит в свои планы. Если стартаперам нужно предоставить «единое информационное окно по ИИ», разве мы не отказываемся тем самым от шумпетерианского определения предпринимателя как беспокойного и сверхактивного человека, жадного до власти и независимости, стремящегося основать свое собственное маленькое королевство?[157]

Еще более важно то, что обращение к государству выдает структурную слабость Европы в области сбора данных — ключевого компонента развития ИИ. Виллани признаёт это, жалуясь, в частности, на страх правительства использовать медицинские данные. Франция — страна централизованная, и в ней создали одну из наиболее полных баз медицинских данных (это знаменитая SNIIRAM, которая управляется системой медицинского страхования). Однако использовать ее позволяется лишь в крайне ограниченном объеме, что обосновывается очевидными резонами конфиденциальности. То есть министерство здравоохранения сознательно тормозит прогресс медицинских исследований, чтобы избежать любого распространения конфиденциальной информации о пациентах. Это и есть пример стоического самоубийства. Мы буквально предпочитаем умереть из-за отсутствия лекарства, но не нанести урон нашей частной жизни.

Виллани хорошо понимает это противоречие. Он хотел бы устранить его магической формулой «Нужно защищать данные и заниматься инновациями в одно и то же время». В одно и то же время

— известный лозунг доктрины Макрона. В области доступа к данным нужно гарантировать контроль над личными данными и в то же время побуждать граждан предоставлять их ради совершенствования систем ИИ. Поэтому в докладе Виллани делается акцент на возникновении «общин данных», которые поощряют их добровольное предоставление. Виллани говорит о «доверии» между гражданином и ИИ, особенно в вопросе государственных услуг. Если предположить, что мы можем контролировать наши данные благодаря RGPD и другим нормам, почему бы не использовать их в интересах коллективного блага? Одна фраза из доклада Виллани служит яркой иллюстрацией этого устремления: «Новое право индивидов на управление своими личными данными могло бы быть включено, таким образом, в гражданскую логику, позволяя государствам и территориальным административным единицам получать эти данные для развития приложений ИИ ради достижения целей публичной политики». Особое государственное агентство, chief data officer

, как его называет Виллани, должно в таком случае стать посредником, которому гражданин мог бы совершенно спокойно «переуступить» данные. Например, мы могли бы делиться своими геоданными с публичным приложением для улучшения трафика. Так между гражданином, предоставляющим данные, и государственным централизующим ведомством возникла бы «связь авторизации».

«Теперь, когда мы дали вам права, — говорит, по сути, доклад Виллани, — доверьтесь нам и откажитесь от них!» Но разве можно отклонить это предложение, не превратившись во фрирайдера, который пользуется плодами оптимизации, но не вносит в них никакого вклада? На мой взгляд, эта логика предполагает необоснованное доверие государственной власти, словно бы правительства всегда должны оставаться мудрыми и умеренными. Кроме того, не совсем понятно, какие данные можно было исключить из этого императива общей пользы. Мои медицинские данные позволяют развивать науку. Мои данные по потреблению электричества, уже собираемые умными счетчиками, позволяют оптимизировать управление электросетью, а потому сократить производство энергии и спасти планету. Мои данные по поиску в интернете позволяют понимать, как возникают ложные слухи, и предупреждать их распространение. Мои данные, связанные с сексуальным поведением, помогают сдерживать вспышки некоторых заболеваний и лучше выявлять дискриминацию. Наконец, разве мои генетические данные не позволят лучше контролировать развитие популяции в целом? Каково различие между моделью «В одно и то же время» и китайским «Общим благом», если не считать того, что в первом случае рабство становится добровольным?