Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Я искала именно того, чем наполнен Ваш журнал до краев. Я хотела серьезно научиться писать. <…> Мне какую-то глубину надо было; какой-то стержень и я бессознательно искала это, читая массу книг (классиков-то я всех прочла по несколько раз <…>), и иностранную читаю (в переводе, конечно) и крит. библ. статьи и пр.

(Бельтюкова, Акмолинск; ед. хр. 243, л. 31).

Другие требовали более точных инструкций:

Скажу о себе. Я имею среднее общее образование и в настоящее время много читаю художественной литературы. Читаю и плохие и хорошие книги, но как читаю, — это вопрос. И на этот вопрос ваш журнал до сих пор не дал ни одной фразы.

<…>

Гордеев. И.<Г.> Ленинград 46, П./с. I-я ул. дер. бедноты 21, кв. 16. 1/VIII — 34 г.

(ед. хр. 253, л. 20)

Учиться мы должны у мастеров в этой отрасли, т. е. у других писателей и поэтов. Между тем начинающий писатель не знает, что ему читать, что лучше прочитать сначала и что после, он не знает какая книга ему будет полезней и в каком произведении и у какого писателя на что нужно сосредоточить внимание при изучении его произведений, поэтому я рекомендую редакции «Лит. журнала» обратить на это серьезное внимание, дабы начинающий писатель не смог набрать в голову всякой «дряни», пропустив «важное».

(В. Янковский, письмо получено 02.08.1930 г.; ед. хр. 243, л. 8)

Читатели старались следовать тому, чему их учили. Так, с определенного момента возникла целая мода на «записную книжку», пользоваться которой советовала «Литературная учеба». Можно сказать, что «записная книжка» в определенный момент стала более важным атрибутом начинающего писателя, чем цельные художественные тексты. «Ученик» спокойно посылал рецензенту несколько записей, ожидая оценки (а в тайне, разумеется, признания) своей талантливости, ведь: «…Говорят, если человек талантлив, то это проглядывает в каждой его строке» (Михаил Ершов, Ленинград, Васильевский остров, 6-я линия, дом 5, кв. 1, 20 мая 1931 г.; ед. хр. 240, л. 11 об.); «Из записных книжек: 1)…чтобы прочитанное раньше толкало читать дальнейшее» (там же).

Случалось, что попытки освоить ремесло, следуя теоретическим схемам, приводили в тупик или к явной крамоле. Следующее письмо показательно: автор, судя по замысловатой перефразировке известных пушкинских строк, которой оно завершается, действительно проникся мыслью о литературе и даже погрузился в стихию интертекстуальности. Однако идея поэтической целесообразности, на которой основывалась современная ему литературоведческая доктрина, не желала согласовываться с практикой. Попутно заметим, что письмо открывается поэтичной «формулой чтения», позволяющей адресанту демонстративно восполнить количеством прочитанного недостаток жизненного опыта и возраста: