Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Писать — это не рисовать, не танцевать, не петь, не снимать фильму. «От природы» и экономически писательство доступно каждому мало-мальски грамотному человеку. Если «вопрос о литературном таланте и врожденном даровании» остается «в стороне» (М. Горький)[1005], а еще пуще — по версии РАПП, — если «дар» и интуиция заменяется осваиваемой, как приемы работы на станке[1006], материалистической диалектикой, то для того, чтобы стать писателем, остальное легко купить — хотя нельзя сказать, что бумага и карандаш, особенно на периферии, были бездефицитны. Говоря иначе, школа литераторов, по крайней мере на первый взгляд, не требовала от начинающего карьеру человека большого «капитала», и именно в этом, надо полагать, состояла очень простая причина популярности литературной учебы как социального проекта.

Чтобы четче понять специфику экстремальных 1920–1930-х годов, имеет смысл сравнить ее с совершенно другим временем. В позднем СССР писательство рассматривалось скорее как потребность, рождающаяся если не от избытка, то хотя бы от какого-то достатка. На рубеже 1920–1930-х годов для «призывника в литературу» она возникла как необходимость вырваться из нищеты. В условиях скудного быта (а бедственное экономическое положение — общее место в читательском письме) на фоне сплошной коллективизации и индустриализации при социальном устройстве, где почти нет «середины» (НЭП ушел в прошлое, «середняк» окончательно перестал быть союзником и уничтожается, граждане распределены между полюсом власти и полюсом тотального подчинения) — в этих условиях страсть к искусству оказалась непосредственно связанной с базовыми жизненными практиками и самыми необходимыми телесными нуждами. Для молодого человека карьера литератора зачастую означала элементарную возможность лучше питаться, одеваться, пользоваться вниманием у девушек, наконец, обзавестись семьей («…у меня сейчас маленькая зарплата, плохая пища, нет одежды, нет женщин, которых я хочу»).

Вероятно, нельзя не учитывать и иного рода «оборотную сторону» жизни писателя, информация о которой постоянно просачивалась в прессу и обсуждалась в окололитературных кругах. Миф о «богемном образе жизни», в который были вовлечены и такие масштабные для России фигуры, как Есенин, и такие не очень известные, как упоминавшийся выше раскаявшийся комсомольский поэт, рекламировал «греховную», запретную, но не лишенную привлекательности реальность[1007].

Очевидный способ завладеть благами социализма, избрав партийную карьеру, выглядел более затратным и в литературе (хорошим примером, как ни странно, может служить инвалид Павел Корчагин), и в действительности: вспомним слова драматурга-«активиста», измученного хлебозаготовками. Настоящим инженером, а не «инженером душ», тоже скоро не станешь… Более привычные маршруты могли, конечно, вывести наверх, но если нет — писательство оставляло надежду найти еще одну дорогу к «счастью». Эта же возможность привлекала дискредитировавших себя членов общества: занятие писательством виделось одним из способов вернуть себе статус полноценного гражданина.

Институт литературной учебы в СССР конца 1920-х — начала 1930-х годов имеет смысл рассматривать в роли социального лифта, обслуживающего общество, где связь между «этажами» (классами, прослойками, сословиями и т. п.) самым серьезным образом нарушена. Этот «лифт» — если продолжить размышления, опираясь на метафорический потенциал термина, — был спроектирован не внутри дома, а снаружи и как будто позволял вознестись, не видя происходящего на лестничных площадках и не «осязая» того, что там находится, пусть не на самый верх, но на один-два пролета выше. Однако дальше проекта и отдельных деталей дело не пошло. Социальный лифт был иллюзорен, никакой полноценной жесткой конструкции не подразумевал и вопреки всеобщим ожиданиям в большинстве случаев открывал двери на том же этаже, где в него сели.

Указатель имен

Абакумов С. И. 452.

Абкина М. Е. 201, 379.

Абрамов Н. 452.

Авербах Л. Л. 347, 452.

Аверьянова Л. И. 403.

Авлов Г. А. 84.

Агапов И. П. 118.

Агеева М. М. 426.

Адмони В. Г. 125, 316, 321.

Адрианова-Перетц В. П. 69, 103, 106, 107, 115.

Азадовский К. М. 129, 131, 139, 209, 217, 229, 230.

Азадовский М. К. 103, 122.

Азов В. А. 185, 325, 362.

Акопян С. П. 118.

Акоста и Лера М. 187.

Аксаков И. С. 163.

Аксельрод П. Б. 125.

Аксененко Е. П. 157.

Алданов М. А. 197.

Александр II, император 404.

Александр III, император 150, 162, 164, 193.

Александров 118.

Александров С. А. 41.

Алексеев М. П. 322, 332, 351.

Алексинский М. А. 118.

Алпатов В. М. 15, 83.

Алтаузен Дж. 451.

Алянский С. М. 153.

Амп П. 170, 404, 406.

Андерсен Г.-Х. 407.

Андерсен-Нексе М. 408, 453.

Андреев Л. Н. 127.

Андреева Е. А. см.

Бальмонт (Андреева) Е. А.

Андрузский (Андрусский) А. Я. 44,45, 47, 48, 69, 77–79, 106, 122, 125.

Анисимов И. И. 227, 233, 302, 304, 305.

Аничкова см. Таубе С. И..

Аничкова А. М. 343, 362, 368, 377.

Анстей Ф. 181.

Антипина В. А. 464.

Антонов А. А. 438.

Апт С. К. 317, 318.

Апухтин А. Н. 151.

Арбенева Н. Н. 350, 379.

Арди 464.