Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Период 1925–1928 годов, когда «Время», как и большинство советских частно-кооперативных издательств, обратилось к переводам современной иностранной беллетристики, не поддается, о чем мы уже писали во вступлении, традиционному историко-литературному анализу, с точки зрения которого беллетристика — это просто «плохая» литература. При этом без учета стремительно возникшей в первые же годы нэпа широкой моды на беллетристику, прежде всего новейшую иностранную (переводную), невозможно описать советское литературное поле двадцатых годов. «В истории русской литературы XX века, — отметил в 1925 году Б. М. Эйхенбаум, — придется, по-видимому, отвести особое место периоду переводной беллетристики <…>. Сейчас переводная беллетристика заполняет собой пустоту, образовавшуюся в нашей самобытной литературе <…> [читателю] нужно, чтобы в часы досуга у него под руками была увлекательная книга»[579]. Говоря, что «русская литература как бы уступила свое место „всемирной“»

[580], Эйхенбаум имел в виду не монументальный проект создания канона мировой классики в русских переводах для советского читателя, начатый одноименным горьковским издательством, а «увлекательную книгу»[581]

, то есть Джека Лондона, О’Генри, Пьера Бенуа, Герберта Уэллса, Виктора Маргерита, Уильяма Берроуза, Гилберта Кита Честертона, Пьера Ампа, — такова была иерархия иностранных авторов по числу отдельных изданий в советской России в 1924 году[582]. Именно это в своем парадоксалистском и точном стиле сформулировал в том же году В. Б. Шкловский: «Джек Лондон, О’Генри, Пьер Бенуа сейчас самые читаемые русские писатели»

[583]. «Время», начав выпускать переводную беллетристику только в 1924 году и уже к 1925-му войдя в тройку тех ленинградских издательств, наряду с «Мыслью» и «Петроградом», куда, по ироническому выражению К. И. Чуковского, прежде всего «бежал со всех ног» переводчик, получив из-за границы книжную новинку[584]

, в отличие от конкурентов уклонялось от наиболее легкого пути в этой области — известного набора названных выше популярных иностранных авторов от Джека Лондона до Уильяма Берроуза. Вместо этого «Время» занималось штучным отбором, который осуществляли внутренние издательские рецензенты из сотен хаотически поступавших по разным частным каналам, прежде всего от переводчиков, иностранных беллетристических новинок, в подавляющем большинстве среднего литературного качества. Работа издательства в «серой» области массовой литературы может быть описана на материале сохранившихся в архиве сотен внутренних рецензий как функция все возраставшего давления доминирующего феномена массовой литературы на тех людей, которые принимали в издательстве решение о выборе книг для перевода. Можно увидеть, как мысль о своеобразных внелитературных критериях, по которым следует оценивать беллетристику, постепенно превращалась для них из объекта брезгливого отталкивания, связанного с их социальной и культурной самоидентификацией, в доминирующее соображение в их литературно-социальной рефлексии, постепенно изменявшее их самих.

Работа «Времени» над переводной художественной литературой состояла из следующих этапов: издательство получало из какого-то из множества частных источников книжную новинку, спешно закрепляло ее за собой в Бюро регистрации (добровольной организации частно-кооперативных издательств, созданной в 1925 году для регулирования конкуренции на базе ленинградского издательства «Практическая медицина»), после чего отдавало на отзыв внутреннему рецензенту. Если отзыв был положительным, книга поспешно, в два-три месяца, переводилась (в случае отрицательного отзыва издательство отказывалось от зарегистрированной книги в пользу следующего на очереди; в среднем из 100 рецензировавшихся книг в год во «Времени» до печати доходила пятая часть), представлялась в цензуру и после получения разрешения выходила в свет, — таким образом «Времени» и другим нэповским издательствам регулярно удавалось выпускать переводы в том же году, когда книга выходила в оригинале[585].