Читаем Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде полностью

Завершением этой определявшейся личным этосом Г. П. Блока культурной программы «Времени» стала последняя принятая им к изданию в конце 1924 года, до «лицейской» ссылки, книга — «Шум времени» О. Мандельштама[573]. Опыт краткого сотрудничества со «Временем» был для Мандельштама проходным, однако Г. П. Блоком воспринимался как значимый для будущей (не реализовавшейся) программы издательства и для собственного исторического самосознания. Можно с уверенностью утверждать, что Г. П. Блок увидел то отмеченное позднее исследователями разительное «стилевое и мировоззренческое» родство

[574], каким обладает «Шум времени» с его собственным мемуарным фрагментом «Из петербургских воспоминаний». В издательской аннотации на книгу Мандельштама, составленной, вероятно, самим Г. П. Блоком, сказано, что она «исчерпывает эпоху», а на обложке (художник Е. Ф. Килюшева) заглавие книги подчеркнуто перекликается с необычно крупно набранным названием издательства «Время» (что было сделано именно по инициативе издательства, а не автора, которому обложка не понравилась — П. Н. Лукницкий записал в дневнике 5 апреля 1925 года, что Мандельштаму «кажется странным видеть на обложке название „Шум времени“ и тут же внизу — „Изд. Время“»[575]
).

* * *

Вскоре актуализированная символистическая ориентация первоначальной литературной программы издательства, определявшейся личным этосом Г. П. Блока, стала размываться. Сначала, в марте 1923 года, при официальной регистрации издательства, число его пайщиков возросло от первоначальных 4 до 10 человек — впрочем, принадлежавших к одному культурному кругу[576]. Значительное влияние на изменение программы издательства оказали последующие разнородные события: в феврале 1925 года по «лицейскому делу» был арестован Г. П. Блок, находившийся до осени 1928 года в ссылке на Северном Урале, в результате чего политика издательства в области художественной литературы утратила «авторский» характер и была переориентирована на выпуск современной переводной беллетристики. Этому способствовала и проведенная государством в 1925–1926 гг. типизация деятельности издательств, в результате которой из программы «Времени» были окончательно исключены отечественная художественная литература, историческая книга, «Научная серия» А. Е. Ферсмана, и она была ограничена переводной иностранной художественной литературой, а также негуманитарными, существовавшими автономно, каждая со своим редактором, научно-популярными сериями «Занимательная наука» (ред. Я. И. Перельман) и «Физкультура и спорт» (ред. Г. А. Дюперрон). С конца 1924-го — 1925 года основой деятельности «Времени» стала современная переводная беллетристика,

отбор которой определял новый крут лиц: решение о том, издавать или нет ту или иную новую книгу, принимали заведующий редакцией (на это место был приглашен Л. С. Утевский, только что ликвидировавший свое издательство «Атеней» — в деловом отношении «страшный надувала и путаник»[577]) и, прежде всего, круг внутренних рецензентов, вербовавшихся в основном из социальной категории, которую в советских условиях можно назвать «неудачниками». Эти, по жесткому выражению О. Мандельштама (который сам вынужденно сотрудничал в двадцатые годы, в том числе и со «Временем», в качестве переводчика, редактора, автора внутренних рецензий), «деклассированные безработные интеллигенты, знающие иностранные языки»[578] трудно и без особого успеха осваивали новые условия советского культурного поля, что в целом закончилось для них поражением (вынужденные в двадцатые годы подрабатывать литературной поденщиной — переводами, рецензиями и проч., они в подавляющем большинстве были репрессированы в тридцатые или погибли в первую же блокадную зиму). Однако именно достигнутый ими в эпоху нэпа компромисс между собственным воспитанным до революции вкусом и требованиями внешних советских инстанций «диктатуры вкуса» (цензурного, читательского, официальной критики) в значительной степени определял репертуар переводных книг, наводнявших нэповский литературный рынок, качество и специфику их перевода и редактирования.

3. Переводная беллетристика

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука