Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Третий постоянный автор внутренних рецензий во «Времени» в 1926–1928 годах, Роберт Фредерикович Куллэ (1885–1938), выпускник историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета, был гораздо квалифицированнее двух других, хотя также принадлежал в двадцатые годы к категории «неудачников». Его биография и взгляды периода сотрудничества со «Временем» могут быть подробно описаны благодаря его чудом сохранившемуся дневнику 1924–1932 годов[621], а также десяткам опубликованных им во второй половине двадцатых годов историко-литературных и критических статей. Куллэ, как и Шульговский и наверняка Розеншильд-Паулин, был в литературном мире Ленинграда фигурой маргинальной: после окончания в 1918 году историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета он на пять лет уехал в Ташкент, где был одним из создателей Туркестанского университета и возглавлял там кафедру истории западноевропейской литературы; в 1923 году, после того как историко-филологическое отделение университета было упразднено, Куллэ вернулся с семьей в Петроград и долго не мог найти места: его дневник за 1924–1925 годы полон ламентаций по поводу «всеобщего иудейского засилия»

[622], а также невозможности и собственной неспособности, в отличие от других «бывших», устроиться в новых условиях, найти язык, чтобы «столковаться с современностью». В этосе Куллэ двадцатых годов есть ряд черт, сближающих его с главным редактором «Времени» Г. П. Блоком и характерных, вероятно, для определенного типа людей «поколения 1890-х» в ситуации советских двадцатых: оба, хотя им едва за сорок и они необычайно много работают, ощущают свою преждевременную «старость» — не столько физическую, сколько душевную и прежде всего социальную. В статье к сорокалетию со смерти Надсона Куллэ с явной личной проекцией пишет о поэте как о «музыкальном выразителе нескольких лет истории русской интеллигенции» эпохи Александра III, воплотившем «всю безнадежность, неясность и все отчаяния пассивных настроений»[623]

, разительно совпадая здесь с мемуарами Г. П. Блока, которому эпоха Александра III представлялась определяющей для его самоидентификации в современности: «Тихие, молчаливые годы <…>. И нечего говорить, и не умеем сказать, и не хочется, да вероятно не надо. <…> В психологической необходимости психологически необходимой борьбы, не только борьбы — даже хотя бы пассивной враждебности, в этом и заключалась чрезвычайно простая в конце концов суть трагедии»[624]. При этом, несмотря на решительное неприятие советской власти, Куллэ, как и Г. П. Блок, стремится в двадцатые годы к профессиональной реализации, хорошо выполняемому труду — и тогда готов быть «заодно с правопорядком»: «Я люблю работать и ненавижу халтуру»

[625]. Куллэ сотрудничал во «Времени» с 1926 года; тогда же ему удалось наконец найти достаточно историко-литературной, хотя и поденной журнальной работы — в основном обзоры иностранных и отечественных литературных новинок и тенденций[626]

, переводы, а также юбилейные статьи на всевозможные литературные темы. «Внешне дела мои значительно поправились: мы теперь совсем не бедствуем, даже поправляемся. Оказалось, что самой верной работой является литературная. Создалось имя, завязались знакомства, стали признавать, и поток заказов не прекращается. <…> Редактирование Э. Золя[627], связь с изд. „Время“, статьи в толстые журналы <…>»[628].