Читаем Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде полностью

В целом оценки Куллэ ориентированы на сформировавшийся в его сознании компромиссный тип книги, который мог бы удовлетворить требованиям советского книжного рынка и при этом не навредил бы репутации издательства, отчасти напоминающий тот механический гибрид массового, интеллигентного и цензурного вкуса, который сложился у Шульговского, но сравнительно более трезвый и реалистичный. Это новый роман иностранного автора, уже известного русскому читателю — как, например, французская писательница из социальных низов Маргарита Оду (Audoux Marguerite, 1863–1937), славу которой принес ее первый автобиографический роман «Мари Клэр», вышедший в 1910 году во Франции с предисловием Октава Мирбо и уже в 1911 опубликованный в России не менее чем в десятке разных переводов — который «не является выдающимся произведением» и «относится к типу средней литературы, но написан с большим чувством, тонко и довольно художественно. <…> Он бесспорно составил бы занимательное чтение для не слишком требовательного, среднего читателя, вернее читательницы» (внутр. рец. от 18 февраля 1927 г. на роман Маргариты Оду «Из деревни на мельницу» — «De la ville au moulin», 1926; вышел во «Времени» под заглавием «Хромоножка» в переводе под ред. и с предисл. Р. Ф. Куллэ в 1927 г.). Другой роман, который, по оценке Куллэ, «вполне отвечает интересам и уровню нашего среднего читателя. Я бы сказал, что это тот самый тип романа, который максимально отвечает требованиям, не раз высказывавшимся, как нормальные пожелания для подлежащего переводу произведения. Все ленинградские издательства, конечно, согласятся его перевести» (внутр. рец. от 21 января 1927 г. на: Albert Daudistel «Wegen Trauer geschlossen», 1926; выпущен «Временем» как: Даудистель Альберт «Закрыто по случаю траура» / Пер. с нем. М. Венус под ред. В. А. Зоргенфрея. 1927) — отчасти того же рода, что и роман Оду: его автор уже извести отечественному читателю (по-русски выходил автобиографический роман Даудистеля «Жертва»[632]

); роман идеологически (т. е. с точки зрения цензуры) приемлем (автор «принадлежит к передовому слою социалистической интеллигенции Германии» — там же) и при этом по литературным качествам доступен среднему читателю: «Роман не слишком умен и не блещет достоинствами больших литературных достижений автора. Но он безусловно занимателен, цензурен и вполне отвечает интересам и уровню нашего среднего читателя» (там же).

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука