Конец пути

– Слышал ли ты когда о мастерах стекла из Ярмаканда? – спросил я его.

Глаза Багрянца сделались большими, и я увидел в них страх.

– Ты этого не сделаешь! – выдавил он. – Нет!

– Я буду чувствовать радость, – кивнул я.

– Увы, не сможешь, – с сожалением произнес Ульф. – Я должен у него кое о чем узнать. По крайней мере, тебе придется отложить.

Я посидел так еще немного, глядя, как в глазах Багрянца ужас смешивается с надеждой и хитростью.

– Филар, прошу тебя, – сказал Ульф. – Я знаю, что ты чувствуешь, но есть вещи поважнее. Эта гнида может помочь нам выиграть войну.

Я встал, тяжело дыша, словно после неимоверного усилия. Спалле наложил жрецу вторые кандалы и забил штифт.

Тогда я развернулся к алтарю и пошел к дергающемуся в упряжи Удулаю Гиркадалу, который, увидев меня, замер – и я услышал, как на алтарь с плеском бежит его моча.

– Помнишь дом Сверкающей Росой? – спросил я. – Кое-что я тебе тогда обещал. Более того, обещал это же и другу.

Он открыл рот и принялся судорожно дергаться, дотянувшись наконец до пряжки.

Тогда я воткнул ему стеклянный клинок в грудь и обломал его у рукояти.

Прошло несколько секунд, прежде чем он начал кричать.

Он умер быстро, потому что на меня после удара свалился такой страх от сделанного, что я схватил арбалет и выстрелил ему в голову. Он повис на ремнях, покачиваясь и брызгая кровью на алтарь.

Ульф ничего мне не сказал, только смерил меня долгим взглядом, от которого мне сделалось стыдно за свой поступок.

– Когда мы принимаем методы врага, то перестаем от него отличаться. Я понимаю, что тебя пытали. Даже понимаю, что ты должен был его убить, но не таким же способом. Если мы начнем с радостью причинять смерть, то одичаем, как они.

– Верно, Ульф, – с раскаянием произнес я. – Вот только они недавно собирались убить этим клинком Н’Деле.

Верных Матери и пленников уже увели, стражники вынесли на носилках и укрытые окровавленным полотном трупы Отверженных, двое городских жрецов пели и обмахивали пламенем ритуального факела головы на постаменте, которые после упаковывали в кожаные мешки. Кто-то срезал упряжь с повисшим на ней телом Удулая.

В коридорах, освещенных стеклянными шарами, крутилось столько людей, что коридоры эти странным образом напомнили городские улицы: порой, чтобы разминуться, приходилось разворачиваться боком.

Мы вышли через круглое отверстие канала водостока, куда подставили лестницы, на квадратную площадь, где тоже было множество людей и стояли повозки. Они были изукрашены и оббиты символами Древа из серебряной жести, запряжены небольшими косматыми лошадками, которых в городе использовали для перевозки товаров – но эти были в прекрасной упряжи, с серебряными бляшками, удилами и налобниками с плюмажами из перьев.

– Будет процессия, – пояснил Ульф. – Через все, perkele, Каверны до Верхнего Замка. Конец предателям, конец запугиванию жителей, на улицах правит Фьольсфинн и городской тинг. В Кавернах тоже. То, что мы нашли в их тайниках – запасы оружия, драгоценности и золото, – едет на повозках, окруженное жрецами, трубами и флагами, верные – в путах за повозками, а все это охраняют стражники в полном обмундировании. А мы отсюда исчезаем. Это должно выглядеть как работа городской стражи, не наша. Нас нет. О нас только передают слухи, да и то – шепотом.

И правда, на подворье было полно стражников в шлемах и белых плащах со знаком Древа, а также городских жрецов в колпаках, ощетинившихся серебряными башнями и шпилями. Пойманных сторонников Азины сковали одного с другим длинной цепью за шеи, а мертвых Отверженных собирались волочить по улицам за повозками. Сносили сюда и различнейшее оружие и ценности, но мне казалось, что его многовато. Правда, чуть раньше я и сам отдал туда палицу и меч, отобранные у стражников, но как-то я не слышал, чтобы в Кавернах была эпидемия воровства оружия. Денег и прочих ценностей, как я полагал, тоже могло оказаться несколько ведер – но не груженые же повозки.

Когда я сказал об этом Ульфу, тот мрачно рассмеялся.

– Так нужно. Это такой… театр… не знаю нужного слова. Эти здесь вообще такого не имеют, а в амитрайском я слаб. Наверное, тебя такому учили, если готовили быть владыкой. Это часть политики. Владыка должен представлять свои деяния так, чтобы те производили впечатление, а слухи о них приносили пользу. Для такого некоторые действия необходимо преувеличивать, другие – преуменьшать, а все вместе представлять должным образом.

– Меня учили и тому, что это оружие – обоюдоострое. Легко к нему привыкнуть, и скоро все уже знают, что провозглашаемое герольдами нужно делить на два, а то и на десять. К тому же всегда и всем известно, что владыка врет и что на самом деле все совершенно иначе, нежели он говорит. И при этом страдает авторитет.

– Увы, бывает и так, что если повторишь ложь сто раз, то многие в конце концов в нее поверят. Мы останемся осторожными. Нынешняя ситуация исключительна. Нужно свести на нет все, чего этим уже удалось достигнуть.