Конец пути

— Я о другом счастье, должно быть, не о том, которое ты имеешь в виду. Естественно, о беззаботности и речи быть не может; но разве беззаботность и счастье — одно и то же? Дело в том, что мы очень плотно и безо всякой предвзятости с ней общаемся и пытаемся забраться друг в друга настолько глубоко, насколько это вообще возможно. Здесь у нас все просто замечательно. И гуляем мы теперь подолгу и часто, потому что не собираемся гробить свое здоровье из-за всей этой неразберихи. Мы, должно быть, даже стали с ней ближе, чем раньше, вне зависимости от того, решаются наши проблемы или нет.

— Ты в этом уверен?

— Ну, я уверен, что нам удалось многое прояснить за это время. В первую очередь это касается целого ряда вещей, которые, оказывается, связывают нас, и всерьез, и о которых мы раньше даже понятия не имели, так что, очень может быть, мы не расстанемся с ней, даже если и не все придет в норму. Вряд ли я смогу уважать ее так, как прежде, — было бы странно с моей стороны, согласен? Во всяком случае, я не смогу уважать ее за то, за что привык уважать. Но держится она молодцом. Чертовски сильная — большую часть времени, и я это в ней ценю. А как тебе все эти дни моя подружка Ренни, что ты о ней думаешь?

— Я? — Я и думать не думал, что я там о ней думаю, по крайней мере после ее откровений двухдневной давности. Так что соображать приходилось по ходу дела, и очень быстро. — Ну, не знаю, — я попытался выиграть время.

— У тебя, наверное, было несколько странное представление о нас — раньше. И мне бы очень хотелось знать, что ты думаешь о ней теперь. Тебя не раздражает, что она иногда сама не знает, какие испытывает чувства?

Я откинулся на спинку стула и принялся созерцать кончик красного карандаша, которым правил упражнения по грамматике.

— Честно говоря, — сказал я, — может так оказаться, что я в нее влюблен.

— Правда? — быстро спросил он, и глаза у него загорелись.

— Я бы не удивился. Пару дней назад это была бы чистая правда. Теперь я уже не настолько в этом уверен, но и в обратном я не уверен тоже.

— Это же замечательно! — рассмеялся Джо; мне кажется, он имел в виду: Это очень интересно. — Ты поэтому и полез к ней в постель, тогда, в самый первый раз, да? Что же ты сразу не сказал?

— Нет. Тогда я этого не чувствовал.

— А Ренни об этом знает?

— Нет.

— А как она к тебе относится?

— Какое-то время назад презирала. А вот на прошлой, что ли, неделе, сказала, что ей все равно.

— Она тебя любит? — спросил он, улыбаясь.

Я, конечно, много раз говорил, что Джо работал безо всякой задней мысли, но вот поверить в отсутствие двойного дна в человеке почти невозможно. Великая, наверное, с моей стороны несправедливость, что я не смог поверить открытой улыбке и ясному лику Джо, но, каюсь, не смог.

— Я почти уверен, она до сих пор меня презирает, — ответил я.

Джо вздохнул. Он сидел на вращающемся стуле, со мной рядом; теперь он водрузил ноги на стоявший прямо перед ним стол и закинул руки за голову.

— А тебе никогда не приходило на ум, что винить во всем происшедшем, быть может, стоило бы именно меня? Массу всего можно было бы достовернейшим образом объяснить, если исходить из мысли, что в силу той или иной извращенной логики я сам все взял да и подстроил. Просто возможное объяснение, среди прочих. А, как ты думаешь?

— Извращенность? Ну, не знаю. Если я в чем и вижу извращенность, так это когда ты раз за разом отправляешь ее ко мне.

Он рассмеялся.

— Пожалуй, когда я вас обоих друг к другу подталкивал, это можно было бы и впрямь объяснить извращенностью — теперь, когда мы знаем, что из этого получилось, — но если некая доля извращенности там и была, то неосознанная. Однако ты же это не всерьез: я, мол, заставляю Ренни приходить к тебе сейчас, потому что я извращенец. Я просто ее проверяю, испытываю. Она должна решить раз и навсегда, что она чувствует в отношении тебя, и меня, и себя самой, а ты ведь не хуже моего, наверное, знаешь, что, будь ее воля и не гоняй я ее к тебе, она постаралась бы вычеркнуть все из памяти, и чем быстрее, тем лучше.

— А тебе не кажется, что ты попросту расковыриваешь раны?

— Да, пожалуй. Конечно, именно этим я и занимаюсь. Но в данном случае мы не можем позволить им затянуться, покуда не установим, что это за раны и насколько глубоко повреждена ткань.

— А мне всегда казалось, что единственно правильный метод — это лечить раны, причем любыми средствами.

— Ты чересчур увлекся образом, — улыбнулся Джо. — Это ведь не физическая рана. Если ты прекратишь обращать на нее внимание, она, быть может, и перестанет давать о себе знать, но в отношениях между двумя людьми такого сорта раны не лечатся простым игнорированием факта — и если ты так поступишь, они откроются сами. — Он переменил тему. — Так, значит, ты любишь Ренни?

— Не знаю. Было такое чувство, раз или два.

— А ты бы женился на ней, не будь она за мной замужем?

— Я не знаю. Честно.