Конец российской монархии

В марте того же года Штюрмер принял на себя сверх обязанностей председателя Совета министров еще обязанности министра внутренних дел, которые и нес в течение нескольких месяцев. В период совмещения обеих должностей ярко вырисовалось столь же недружелюбное и недоверчивое отношение названного лица к Государственной думе, как и его предшественника Горемыкина. Изыскивая способы прибрать Думу к рукам, Штюрмер, по его собственному признанию, имел в виду действовать на нее угрозами роспуска, при котором члены законодательных палат должны были лишиться содержания, а не достигшие известного возраста отправиться для службы на фронт. Чтобы эта угроза могла быть действительной в любой момент, Штюрмер, следуя примеру своих предшественников, не постеснялся запастись подписанными наперед государем бланками о роспуске или перерыве занятий Государственной думы, смотря по обстановке, и испросил себе право проставления в этих бланках даты по его собственному усмотрению. Таким образом, право роспуска законодательных учреждений, принадлежавшее одному императору, передавалось в руки председателя Совета министров, и этот последний становился в данном отношении полным хозяином положения.

Находивший себе могучую поддержку в распутинском кружке, Штюрмер настолько вообще укрепил к себе доверие царя и особенно царицы, которую часто посещал с докладами о государственных делах, что одно время ему имелось в виду вверить особые права по согласованию работ различных совещаний и министерств в вопросах, имеющих отношение к войне. Таким образом, Штюрмер должен был явиться как бы в роли диктатора. И дабы облегчить его новые обязанности, он даже в конце июня был освобожден от должности министра внутренних дел.

С уходом же С. Д. Сазонова Штюрмер занял пост министра иностранных дел, каковая должность, по его мнению, должна была при исполнении новых обязанностей, о коих я упомянул выше, менее обременить его, чем портфель министра внутренних дел.

Немецкая фамилия в связи с общею непопулярностью много вредила Штюрмеру в глазах общества и сразу, с момента появления у власти, навела на него подозрения, вылившиеся впоследствии в слухи о предательстве и даже измене. Эти обвинения особенно сгустились, когда Штюрмер принял на себя руководство нашей внешней политикой. С этого времени в обществе стали определенно говорить о том, что власть настойчиво ведет Россию к сепаратному миру с ее противниками. К кругу подозревавшихся в этом смысле лиц стали упорно причислять всех распутинцев вообще, а равно императрицу Александру Федоровну, иностранное происхождение которой никто не хотел забыть.

Равным образом и за границей Штюрмера сразу причислили к разряду ярых германофилов. Это звание упрочилось за ним с особою силою после того, как выяснилось, что значительная часть германской печати отнеслась с некоторыми надеждами к совершившейся перемене у Певческого моста. Напротив того, в Париже, отчасти в Риме и особенно в Лондоне водворение Штюрмера в кабинет министров иностранных дел произвело удручающее впечатление. Его политике не верили, и тесные узы, связывавшие дипломатов стран держав Согласия, подверглись сильнейшим испытаниям. Особенно жаловался на перемену к себе наш посол в Лондоне граф Бенкендорф.

ВЫЗОВ В СТАВКУ И НАЗНАЧЕНИЕ МОЕ НАЧАЛЬНИКОМ ШТАБА АРМИЙ СЕВЕРНОГО ФРОНТА

В конце лета 1916 г. в моем служебном положении произошла новая перемена.

Перед вечером 28 июля дежурный по штабу корпуса доложил мне, что в Ставке у прямого провода находится генерал-квартирмейстер генерал Пустовойтенко[151] и что он просит меня подойти к аппарату для спешного разговора.

Уже в этом факте можно было почувствовать нечто необыденное, так как прямых сношений Ставка с корпусами не поддерживала.

«Здравствуйте, Юрий Никифорович, — выстукивал телеграф слова генерала Пустовойтенко. — Начальник штаба по повелению государя просит вас прибыть экстренно в Ставку. Хорошо было бы, если бы вы успели приехать к завтрашнему дню до полудня, чтобы государь мог вас принять до завтрака».

«Соображу, как мне ехать, и постараюсь прибыть к сроку, — ответил я своему собеседнику. — А вы знаете, Михаил Саввич, по какому поводу я вызываюсь? Хотелось бы ориентироваться в обстановке и подготовить ответы на вопросы, которые мне могут быть заданы».

«К сожалению, я не уполномочен дать вам исчерпывающий ответ. Могу сказать только, что вас собираются оторвать от корпуса, что дело экстренное и что отсюда просьба — поторопиться с приездом».

Так как в это время шли усиленные слухи о предстоящем выступлении Румынии, то я счел свой вызов связанным с этим выступлением.

«Если предстоит формирование какого-либо отряда для совместных действий с румынами и рассчитывают использовать меня в качестве начальника этого отряда, то я непременно буду настаивать на переброске со мною и командуемого мною корпуса, с которым я сжился и в боевой силе которого уверен», — подумал я про себя…