– Сучара! – рычал «геолог», нащупывая пальцами вражеский кадык. Армеец ничего не мог ответить на это оскорбительное замечание, он только хрипел, пытаясь освободиться от захвата. Оказалось, проще порвать сцепку между вагонами голыми руками. В отчаянии Армеец несколько раз саданул бандита коленом, метя в ухо и угодив в скулу. Геолог хрюкнул, но его пальцы-тиски остались, где были, на горле Эдика. Армеец, задыхаясь, упал на бок. Стало очевидным, что выиграть борьбу в партере шансов у него не больше, чем у мухи против мухобойки. Геолог понимал это прекрасно. Эдик решил, что он был неплохим борцом до того, как стал неизвестно каким бандитом. Минуту Армеец извивался на земле, затем «геолог» взгромоздился сверху, схватка превратилась в убийство. Изо рта бородача разило чесноком и гнилыми зубами, но Эдик радовался и этому отравленному воздуху, понимая, что его подача вот-вот прекратится, он делает свои самые последние глотки. Мелькнула мысль о Протасове, который бы не помешал, очутившись рядом, Валерий сбросил бы этого гребаного лже-геолога, недобитого борца-вольника как пушинку, вместе с его окладистой бородой, выцветшей штормовкой и лапами, наделенными железной хваткой. Свет в глазах начал меркнуть, Армеец погружался в темноту. Левая рука еще продолжала вести неравную борьбу на горле, вчистую проигрывая волосатым пальцам «геолога», правая соскользнула ниже, как дохлая рыба. И неожиданно нащупала плечевой упор пистолета-пулемета, о котором Эдик впопыхах забыл. Во время борьбы оружие соскользнуло со спины бородатого «геолога», и теперь болталось подмышкой. Пальцы сами рванули вперед, к спусковому крючку, который просто обязан был быть где-то рядом, только чуть ниже. Геолог, увлеченный шеей Армейца, разгадал этот маневр с опозданием в пару секунд. Продолжая душить Эдика правой, он левой рукой перехватил пулемет за магазин, рванул в противоположную сторону. Эдик затрясся, почувствовав, как оружие уплывает из рук. В этот момент его указательный палец коснулся вожделенной собачки спускового механизма, и, естественно, сразу нажал ее. Если бы «геолог» сидел в засаде снаружи, его оружие наверняка стояло было на предохраните. Но, поскольку, скорее всего, он проник в подземелье с Витряковым, а затем слинял, как только запахло жареным, оно было готово к стрельбе. Эдику снова повезло. Пистолет-пулемет затрясся от одного прикосновения, с полдесятка пуль, покинув магазин, поразили «геолога» в бедро.
– Уф! – выкрикнул «геолог», и, оставив в покое шею Армейца, попробовал приподняться. На его лице было написано удивление, с оттенком досады. На перекошенном лице Эдика, напротив, читался приговор. Сунув дуло в живот раненому, Армеец снова выстрелил. Пистолет-пулемет изрыгнул пламя, и оно оплавило шерсть свитера. «Геолога» подбросило, и он повалился на спину, дергаясь, как попавший под ток человек, затем изогнулся дугой, будто собирался встать на борцовский мостик и немного подкачать мышцы шеи. Армеец не удержался и дал третью очередь. Глазные яблоки умирающего закатились, мышцы расслабились, он испустил дух.
Поднявшись на ноги при помощи пистолета-пулемета, который теперь заменил ему костыль, Эдик, дрожащей ладонью утер со лба испарину, пошатываясь, шагнул к поверженному противнику и от души пнул ногой. Тело медленно поползло под откос, но, проделав метра полтора, остановилось.
– Ч-черт с тобой, – сказал Армеец, и, задрав голову, посмотрел наверх, туда, откуда он прилетел, и где раньше был выход из пещеры, которая теперь стала могилой Протасова. К сожалению, тучи опустились совсем низко, Эдик не смог ничего разглядеть. Да и не успел, потому что снизу донесся какой-то звук, в котором он не сразу угадал шелест осыпающихся под подошвами ботинок камешков.
Не на шутку разбушевавшаяся стихия сократила видимость, заслонив горизонт грязно-серыми ширмами, сотканными из проливного дождя. С окрестностями обстояло не лучше. На протяжении первой половины дня солнце припекало, раскалив поверхность земли, как противень. Как только начался ливень, отроги затянуло плотной водяной взвесью, не туманом, не паром, а чем-то средним между ними. На счастье Эдика, непогода не делала разницы между своими и чужими, и бандиты, что спешили к нему, привлеченные выстрелами, причем вряд ли, чтобы вручить Ворошиловский значок за меткость, тоже почти ничего не видели.
Эдик затаился, навострив уши. Сначала он улавливал только шум осыпающихся камней и шелест раздвигаемых кустов, еле различимые за шипением дождя и журчанием множества разнокалиберных ручейков, затем пришельцы появились в поле зрения.