Конец сказки

Когда гора упала на него, он подумал, что, наверное, умрет. Как тот хомяк, что, насколько он помнил, был в детстве у Кларикова, и которого он раздавил в кулаке просто так, шутки ради. Чтобы посмотреть в выпученные, полные ужаса и муки глаза зверька. Чтобы увидеть, как они станут стеклянными бусинками с красными вкраплениями.

«Пиздец», – подумал Витряков, как только здоровяк рванул из-за пояса гранату. Так и произошло.

Вообще-то, никто не умирает в свой день рождения, так что это было даже странно. С другой стороны, если за праздничным столом подорвать связку гранат…

Потом он долго валялся в темноте, не совсем понимая, на каком оказался свете. Ему естественно, не светил Рай, ну так, он не верил в Бога, поэтому не опасался и демонов, которые прилетают за грешниками, чтобы утащить в Преисподнюю.

«На х… б-дь на х… Преисподнюю! – сказал он себе и попробовал улыбнуться губами, на которых запеклась кровь. – На х… Бога и всех его ангелов».

Богохульство вызвало прилив сил, он подумал, что остался в живых, а как только сообразил, что рано списывать со счетов Леню Огнемета, не дождетесь, падлы, то принялся копать, как крот, ломая ногти и до крови раздирая кулаки.

Его глаза так и не освоились с темнотой, он по-прежнему вообще ничего не видел, но, вскоре сообразил, что лежит под двумя плитами сланца, сложившимися в подобие гигантской палатки. Что вокруг что-то относительно мягкое, то ли трупы, то ли их фрагменты. В общем, останки тех, кому повезло гораздо меньше.

Витряков зарычал, как зверь, и, загребая руками, изо всех сил отталкиваясь ногами и извиваясь, как гигантская змея, устремился к выходу. Задохнуться он не боялся, если бы здесь не было кислорода, он бы уже давно умер, не приходя в сознание. А поскольку кислород был, то он, очевидно, откуда-то поступал.

«С поверхности, откуда еще!» — сказал себе Витряков, и утроил усилия.

Чудом выбравшись из-под камней, перепачканный с головы до ног своей и чужой кровью, Витряков разглядел над головой звезды, которым было на него чихать. Вокруг вообще не было ни души, долина у Пещерного города Кара-Кале опустела. Бонифацкий с Завиком уже распорядились свернуть спасательные работы, бандиты убрались восвояси, в Ястребиное, зализывать раны и согревать косточки в тепле и уюте после изнурительного и полного драматичных поворотов дня.

Пошатываясь, Леня с ненавистью уставился в даль. Туда, где едва брезжила узкая полоса заката и где, как ему показалось, еще перемигивались стопы укатившей на юго-запад кавалькады машин.

– Ну, суки, блядь на хуй! – страшным голосом сказал Витряков, – землю жрать заставлю!

Затем он поднес к глазам предмет, который попался ему по пути на поверхность. Он не выбросил его чисто машинально. Поднеся находку к глазам, Леня с некоторым удивлением обнаружил, что сжимает в руке здорово сплюснутую милицейскую ушанку с трезубом.

– Цыган, блядь! Пошел на хуй, пидор! – крикнул Витряков, бросая головной убор на землю и яростно пиная левой ногой, на которой каким-то чудом остался тяжелый ботинок вроде тех, что таскают альпийские стрелки. Правый ботинок он потерял в катакомбах и теперь пальцы с давно нестриженными ногтями торчали из прорех носка, как когти.

– Ну, суки! – рычал Витряков, сожалея, что вокруг никого, на кого можно было излить переполнявшую его злость, – Ну, пидоры! Я вам устрою, б-дь на х… на английский флаг порву! Землю, бля, жрать заставлю!

Дорогу до Ястребиного Витряков преодолел пешком и горе тому, кто повстречался бы ему на пути. На счастье одиноких туристов, пастухов, а также всевозможных домашних животных, которые могли оказаться в этих краях, чтобы стать первыми (после чудесного спасения, естественно), невинными жертвами Огнемета, недавняя буря, пронесшаяся над горами, загнала и людей, и зверей в укрытия. Так что на Леню не напоролся никто.

– Землю, блядь, жрать, – твердил Леонид, преодолевая километр за километром, и злость закипала в нем по мере того, как расстояние до Ястребиного таяло. У него раскалывалась голова, левую сторону груди пекло огнем, он думал, сломаны пару ребер. Кроме того, он продрог до костей, хоть и довольно быстро двигался. В дополнение к прочим невзгодам, выпавшим на его долю ко дню рождения, по дороге он здорово порезал босую ногу, так что на подступах к Ястребиному прихрамывал и буквально кипел, как забытая на плите скороварка, которая вот-вот рванет.

* * *