Конец сказки

Озарение пришло внезапно, возможно, его принесла крылатая фраза «Счастливой дороги», которой, обыкновенно, отечественные гаишники провожают обобранного ими водителя. Озарившись, Андрей сообразил, где находится, понял, что пока не умер, но толком не знал, радоваться ли этому.

– Мы в Ястребином? – спросил он, чувствуя, как иррациональный кошмар отступает, по мере того, как он приходит в себя. Впрочем, действительность была не многим лучше.

– Да, – подтвердил Армеец. – Кажется, эта че-чертовая усадьба именно так на-называется.

– Эдик, так это ты?

– Я – кивнул Армеец. – Со-собственной персоной. Би-битый час пытаюсь до тебя достучаться. Рад, что ты снова с нами. Только не делай резких движений, брат. Я тебе помогу по-подняться.

– А я думал – что умер, а ты – галлюцинация…

– Д-для ми-миража я чересчур напуган, – заметил Армеец. – А ты – жи-живой, слова Богу. Но, нас обоих легко могут прихлопнуть, и даже наверняка прихлопнут, если мы не пошевелимся.

– Откуда ты здесь взялся, Эдик?

– А… – отмахнулся Армеец. – Долго рассказывать.

– Я видел, как привезли Вовку…

– Вовчика мы в самом начале потеряли, – с очевидной неохотой признал Эдик. – Еще в ущелье… Пришлось его оставить. П-принято говорить, бу-будто русские своих не бросают. А по-помоему, мы только этим и занимаемся.

– По-потом нас загнали в какие-то жуткие ка-катакомбы. Пещерный город караимов или что-то вроде того. И о-обложили, со всех с-сторон, как з-зверей…

– Атасов был с вами? – перебил Андрей. Эдик отрицательно покачал головой.

– Он остался в го-городе. Хо-хотел Поришайло к стенке припереть. Кто кого п-припер, в конечном счете, неизвестно. Где Планшетов и Протасов, не-не знаю.

– Как это, не знаешь?

– Нас о-окружили, – сказал Армеец, краснея. Правда, поскольку было темно, Бандура этого не заметил. – Ва-валерий взорвал гранату. На-начался обвал. Больше я ни Юрика, ни П-протасова не видел.

– Ну и ну, – пробормотал Андрей.

– О-они меня с-схватили, – продолжал Армеец. – По-поколотили сильно, привезли сюда и бросили в по-подвал. По-пообещали, что вернутся. Чтобы рассчитаться с-сполна. Вместо них п-пришла какая-то женщина…

– Женщина? – удивился Андрей.

– Ага. Пе-перерезала клейкую ленту, и даже размяла мне ру-руки, которые совсем отказали. А по-потом сказала, что, мол, один из ваших на пе-первом этаже сидит. Мо-молодой. Я сразу понял, что речь о тебе.

– Как она выглядела?

– Т-трудно сказать, – пожал плечами Армеец. – Не мо-могу сказать точно. Молодая, по-моему. О-около тридцати. М-мне было не до з-знакомства, Бандура. Я даже имени ее не спросил. Б-блондинка с п-пронзительно го-голубыми глазами.

– Ну и ну, – пробормотал Андрей, пораженный внезапной догадкой.

* * *

Еще каких-нибудь двадцать минут назад Армеец валялся на бетонном полу камеры, в которую его затолкали боевики Витрякова. У него невыносимо болел копчик, пострадавший, когда Завик, с порога, придал ему ускорение ногой, обутой в тяжелый армейский ботинок. У него раскалывалась голова, и, кажется, болело все тело. Раньше Эдику представлялось, будто оно не может болеть целиком все. Потрудившиеся над ним боевики Витрякова восполнили этот пробел. Оказывается, оно могло.

Лежа на полу, Эдик время от времени невольно возвращался мыслями к Яне, хоть и запрещал себе делать это. Если в подземелье ему казалось, что она воздействовала на него, как транквилизатор, то теперь все обстояло наоборот. Чем больше он думал о девушке, тем меньше у него оставалось воли к борьбе, а осознание того, что ему никогда ее больше не увидеть, окончательно его парализовало. Вместо того, чтобы хотя бы попытаться освободиться от липкой ленты, которой были перетянуты руки и ноги, Армеец захныкал, как маленький. Издаваемые им жалобные звуки летели к потолку, отражались мрачными бетонными сводами и возвращались обратно, превращая его в парализованную пауком муху, которая знает только то, что вот-вот пойдет на обед.

Потом он начал звать Протасова. Не потому, что надеялся, будто здоровяк сможет прийти на выручку. «Прости, Валерка! – скулил Армеец. – Прости друг, я смалодушничал».

Он смалодушничал, мягко говоря. Уступил страстному желанию выжить, и только для того, чтобы угодить еще в большую беду. Уж лучше было лежать рядом с Валерием, с относительно чистой совестью, а не ждать, когда сюда заявятся взявшие его головорезы, с длинным счетом, паяльной лампой и пассатижами. Как там говорил один из героев Стивенсона: И те из вас, что выживут, позавидуют мертвым?

Когда, открываясь, заскрипела дверь, Эдик сжался и застыл, подумав, что за ним пришли, и был глубоко потрясен, разглядев на пороге молодую женщину. Широко открытые глаза и растрепанные волосы делали ее похожей на фурию. Женщина тяжело дышала и была явно очень взволнована, Эдик с тихим ужасом предположил, что это какая-нибудь бандитская вдова, пробравшаяся сюда тайком от остальных, чтобы свести с ним счеты. Чтобы вдоволь насладится его агонией. Сверху в подвал долетали пьяные крики, где-то там наверняка застолье было в разгаре, он – внизу, полностью беззащитен. Армеец, замычав, задергался на полу.