Конец сказки

Но последний час перед рассветом – он самый темный. И спится в него особенно крепко. Никто не замечал идущего меж тлеющими кострами батыра – разве что храп отовсюду доносился.

Мощный храп, богатырский. Много сильных мужей собралось.

И женок. Крадучись, Акъял-батыр прошел мимо стоящей наособицу бревенчатой бурама. Казалась она ветхой, но на деле была немало прочна. Покачивалась чуть заметно, возвышаясь на огромных птичьих ногах.

На крыльце сидела и хозяйка – старая русская багучи, колдунья. Акъял о ней слышал. Говорят, зверем и птицей повелевает, зелья варит целебные и отравные, человека в жабу превратить может. Батыр даже задержался, спрятался за кустом – любопытно было знать, что бабка делать будет, отчего тоже не спит так запоздно.

Овдотья Кузьминишна смотрела вдаль. Подглядывающего башкира она почуяла, но внимания не обратила. Тут вокруг тысячи запахов – русских, башкирских и даже норвежских. Все перемешалось.

Она искала совсем другое. Чувствовала на себе взгляд. Злой, ярый и очень знакомый.

Яга Ягишна, сестрица названая. Когда-то – наставница, ныне – врагиня.

Там она, сразу за небоземом. Не так уж и далеко встал на ночлег Кащей, только-то в дюжине поприщ. Коли прямо сейчас снимется, двинется сюда – так в постелях русичей возьмет, теплыми.

Потому-то и не спала всю ночь меньшая баба-яга. Следила за ворогом. Тронется, шаг един шагнет – она, старая, уж упредит.

И верно, Яга Ягишна на той стороне то же самое делает.

Спина болела нестерпимо. Кряхтя и охая, Овдотья Кузьминишна скинула собачью ягу, вынесла из избушки заветный жбан и принялась натираться.

Мазь из сока тирлич-травы. Мало уже осталось. Придет лето, надо будет еще подсобрать.

Натеревшись целиком, она скинула еще и валенки, спустилась по лесенке и пошла по земле босыми ногами.

При каждом шаге старуха припадала на левую ногу. Давала себя знать застарелая хромота. Пока еще так, не сильно, но со временем станет нога костяной, как у старших сестер.

Однако постепенно хромота проходила. Баба-яга на ходу обнажалась – снимала платок за платком, шаль за шалью. Сбросила рваную кацавейку, вот дошла уже до исподнего. Притаившийся за кустом Акъял хотел уже брезгливо отвернуться, но сообразил, что старуха-то – уже не совсем старуха.

С каждым скинутым предметом одежды она словно скидывала и прожитые годы. Вот уже и бабкой-то ее не назовешь – теткой разве что. Больше сорока и не дашь.

А когда она избавилась и от исподнего – то стала юной девицей. Сверкнула озорно глазами, раскинула руки навстречу звездам и… взмыла в воздух.

Безо всякой ступы, без метлы баба-яга просто полетела в небеса. Тело стало легким, как порыв ветра, а в голове – свежо, вольготно. Прожитые годы не только отступили, но и отчасти забылись – сейчас Овдотья Кузьминишна снова стала просто Дуняшей, девчонкой конопатой.

Жаль, не взаправду тирлич-трава молодость возвращает. Только временно. Уже к утру Овдотья вновь старухой станет.

Но сил, тирлич-травой даденных, ей еще на добрые сутки после того хватит. С нею и колдовать, и в ступе летать куда как проще будет.

Акъял-батыр проводил ее завистливым взглядом. Вот ведь дает бабка.

Он даже сунулся к оставленной бурама. Захотелось глянуть, что там внутри. Но бревенчатый домик сразу заворочался на ногах-столбах, повернулся к лесу передом, а к Акъялу задом.

– Э, обидно! – укорил его батыр.

Но заходить ему расхотелось. Неумно будет – словно к зверю живому в брюхо лезть. Запрёт бурама саму себя с ним внутри – да и просидит он, покуда багучи не вернется.

А Акъял на ее месте незваному гостю не порадовался бы.

Так что он прошел мимо и направил стопы, куда хотел изначально – в лес.

Старый это способ гадания. Еще дед ему Акъяла научил. А того – его дед. Деды мудрые были, они жизнь прожили, ведали всякое.

Кроме деда Ахмета, материного отца. Этот шапку у себя на голове потеряет.

Отойдя в лес подальше, Акъял замер, прислушался и стал выть по-волчьи. Похоже так, что не отличишь.

Через несколько минут в ответ раздался другой вой. А потом еще. И еще. Акъял выл до тех пор, пока не начал ему вторить целый хор, целая огромная стая.

Добрая это примета. Со спокойной душой вернулся Акъял-батыр в стан. Там как раз встретил русского владыку – тот проснулся с первым лучом солнца, вышел из своего шатра.

– Радуйся, хан Гулеб! – улыбнулся ему Акъял. – Сегодня мы победим! Так боги сказали!

Глава 29

Кащей Бессмертный сидел в очерченном на земле круге. Его бесстрастный взор был устремлен в никуда, в вечерний сумрак. Никто из слуг не приближался к царю – такой мертвый холод вокруг стоял.

– Ты точно не можешь вернуться? – говорил Кащей, обращаясь в саму Навь, к сгинувшему там отцу.

– Не могу… – прошелестел ветер из-за Кромки. – Не могу, сыне… Меня изгнали… Я ослаб… Я засыпаю… Через год призови меня сызнова… Благодать поослабнет… Наберусь новых сил… Проснусь… До тех пор – справляйся своими силами… Как уж сумеешь…

Кащей медленно сомкнул очи. Такого развития событий он не предусмотрел. Не мог предусмотреть. Самый продуманный и далеко идущий план не может угадать каждую случайность.