Над городом разлился ослепительный свет – «ярче тысячи солнц», как сказал в своё время Оппенгеймер. Свет брызнул в прорезь боевой рубки советского линкора, затенённую светопоглощающим щитком, и лица офицеров в тёмных очках показались иллюстрацией к боевику, коих немало появлялось на книжных прилавках в шестидесятые годы двадцатого века.
Дымный гриб, рождённый разрывом первого снаряда, не успел ещё подняться во весь рост, как правее его упал второй атомный снаряд, ещё через пятнадцать секунд – третий, в европейской части древнего города. Ударные волны ломали минареты как спички, рушились здания Византия-Константинополя-Стамбула, и гибли люди: тысячи и тысячи людей…
Командующий Черноморским флотом молчал, глядя на атомный ад невидящими глазами: ядерное пепелище Стамбула не могло возродить из пепла сожжённый Севастополь. Адмирал Чурсин не знал, что над Дарданеллами уже рвут воздух «скайуорриоры» с «Корал Си», а если бы и знал, это его ни в коей мере не взволновало бы. Он выполнил свой долг – страшный долг, – и всё дальнейшее уже не имело никакого значения…
…Американские офицеры, получив приказ «Любыми средствами обеспечить запуск ракет», выполнили его без колебаний. Три расчёта из пятнадцати, нейтрализовав турецкий персонал, сумели инициировать пуск трёх «Юпитеров». Одна ракета ушла на Севастополь, вторая на Новороссийск. Третья американская РСД не смогла оторваться от земли: турецкие солдаты, тоже получившие категорический приказ, расстреляли её на стартовой площадке из танковых орудий.
– О, аллах… – прошептал командовавший операцией турецкий полковник, наблюдая, как две американские ракеты уходят в небо. Он знал, чем это может кончиться, и потому не удивился, услышав рёв реактивных двигателей и увидев над Измиром шедшие на небольшой высоте самолёты с красными звёздами на плоскостях. – Это гнев твой…
«А горки тут знатные… Добротные… И как это, интересно, самураи за них крыльями не цеплялись, когда в сорок первом раскардаш учиняли? – размышлял капитан второго ранга Киреев, медленно поворачивая тумбу перископа. – А где же наш подопечный? – подумал он, процеживая окуляром горизонт, над которым возвышался синеющий абрис острова Оаху. – Где же они есть, заветные наши «Пять звёздочек»?[33]
А, вот он, красавец… Миляга – топает со всей своей свитой».Подводная лодка «Б-88» третий день крутилась возле Пёрл-Харбора. Свою задачу по разведке главной базы US Navy на Тихом океане лодка выполнила и могла бы со спокойной совестью поворачивать к дому, но повезло ей встретить в открытом море неподалёку от Оаху новейший американский авианосец «Констеллейшн». И вот с тех пор она и кралась за ним, оставаясь при этом незамеченной – Киреев благоразумно маневрировал на малошумных ходах, держал дистанцию и не совался в пределы радиуса действия американских сонаров. Конечно, если бы американец шёл полным ходом одним и тем же курсом, он давно оставил бы «Б-88» с её черепашьей скоростью подводного экономического хода далеко позади, но «Констеллейшн» занимался боевой подготовкой – поднимал и принимал самолёты, менял курс и скорость хода, держась при этом в одном и том же районе. А «восемьдесят восьмая» шпионила: ей удалось перехватить радиопереговоры авианосца с базой и даже выйти на него в условную торпедную атаку. «Атака» была произведена с предельной дистанции – десять миль, – но по оценке положения «цели» на момент пересечения её курса «выпущенными» торпедами выходило, что минимум одну торпеду из четырёх «пять звёздочек» словили. Не так плохо…
Однако, как чуял командир «Б-88» чутьём военного моряка, дело было не только в слежении за новейшим американским авианосцем. Над планетой сгущались грозовые тучи, «карибский узёл» закручивался всё туже, и, может статься, его придётся не развязывать, а разрубать мечом – ядерным. И в этом случае учебная атака превратилась бы в самую что ни на есть боевую, а в четвёртом торпедном аппарате «восемьдесят восьмой» дремала атомная торпеда мощностью в двадцать килотонн – вполне достаточно даже для такого крупного корабля, как «Констеллейшн». Капитан второго ранга Киреев гнал от себя эти мысли, но они возвращались снова и снова, как назойливые мухи.
– Тишь да гладь, да божья благодать, – вполголоса пробормотал Киреев, не отрываясь от перископа. Командир не обязан комментировать увиденное, но Константин Киреев был в центральном посту единственным «зрячим» среди «слепых», а в монотонности автономного плавания доброе слово не только кошке приятно. – Супостат далеко, поднять антенну! Время связи со штабом флота: может, скажут нам чего-нибудь душевное. Они ведь там…
Он не договорил. Вскрикнув, капитан второго ранга отпрянул от перископа и закрыл глаза ладонью, шипя и матерясь сквозь зубы.
– Что с вами, товарищ командир? Медику – в центральный!
– Глаза… Ослепило, бля… Там… Старпом, к перископу! Глянь, что творится…
Старший помощник торопливо приник к окулярам и обомлел.