Конец света в Бреслау

— В 1261 году, как пишет Марграф в своей работе о улицах Вроцлава, — Хартнер переводил взгляд с книги на карту. — К древнему поселению на Одре официально присоединены эти вот земли…

Директор водил пальцем по карте, описывал им круги, вычленял на карте нерегулярные — раз больше, раз меньше — круги или эллипсы, которые при определенном сильном желании воли можно было бы принять за концентрические, а центр разместить где-нибудь на Рынке. Мок подошел к Хартнеру и медленно провел пальцем по синей змее старгородского рва.

— Это тот самый район? — спросил он.

— Да, именно эти территории присоединены в тринадцатом веке к городу.

— Территория внутри рва, так?

— Так.

— То есть эта ограниченная рвом территория, на которой совершено три убийства, кроме Тумского острова старейшая часть города.

— Верно.

— Вы уже понимаете, директор? — Мок крепко схватил палец Хартнера и рисовал им изогнутые линии на карте внутри этой области. — Вы понимаете? Я сидел в архивах и искал следы каких-то событий, которые имели бы место именно в тот день и тот месяц, который виднелся на листке из календаря на жертвах. Но все эти архивы содержат относительно новые акты, в то время как область преступления принадлежит к самой старой части Вроцлава. И, следовательно, этот след не является ошибочным и слишком надуманным, как утверждает мой шеф и мои люди, но попросту зацепка… — Мок задумался в поисках подходящего слова.

— Которую вы слегка нащупали, — помог ему Хартнер и решительно отошел от карты, тем самым восстановив контроль над своим пальцем. — Трудная из-за тонкой и нелегкой для чтения документации, мало эффектная и не дающая шансов на успех.

— Вы хорошо сказали, — Мок опустился на кресло, скрестил вытянутые ноги и закрыл глаза. Он был доволен, потому что он хотел спать, а это означало, что сжалились над ним все эрины, все шлюхи — именные и безымянные, живые и мертвые — все изъеденные червями, расчлененные и бескровные трупы, весь его мир милосердно позволял ему уснуть. Мок впал в летаргию, но почувствовал странный укол может в диафрагму, может в сердце, может в желудке — укол, который развивался, особенно когда он просыпался после перепоя; тогда его скрученное похмельем тело требовало сна, и рассудок велел «вставай, у тебя сегодня куча работы»; тогда Мок вызывал перед глазами какой-то неприятный образ — рассерженного шефа, безнадежность и серость полицейской работы, глупость подчиненных — и усиливал его в себе, аж чувствовал проникающую боль и беспокойство, которые больше не позволяли ему уснуть. Тогда он поднимал мучимую похмельем голову, засовывал ее под струю холодной воды, проводил влажными от одеколона пальцами по бледным щекам и опухшим векам, а затем в слишком тесном котелке, в галстуке, затянутом туго, как виселица, входил в старые холодные стены полицайпрезидиума. Сейчас Мок, сидя на стуле восемнадцатого века, также чувствовал такую тревогу, но в отличие от утреннего похмелья, не смог идентифицировать ее источник. Перед глазами не появлялся ни разгневанный Мюльхауз, ни Софи среди папиросных окурков в грязной постели, ни водопад дворянской крови Гейссена. Мок знал, что должен повторить ситуацию, которая вызвала беспокойство. Он открыл глаза и посмотрел на Хартнера, который как будто забыл о госте и крутил в задумчивости металлическую ручку прикрепленной к столу точилки.

— Господин директор, — прохрипел он, — прошу повторить то, что вы только что сказали.

— Я сказал, — ответил Хартнер, не прерывая заточку, — что вы движетесь на ощупь, что у вас мало источников, чтобы вести это следствие, что источники могут быть трудны для чтения и интерпретации и что я не предсказываю этому следствию успеха.

— Вы очень гибко выразились, директор, но объясните мне, что вы имели в виду, говоря «мало источников».

— Если вы ищете что-то, что в прошлом происходило в этих местах или прямо в этих зданиях, то вам нужно найти какие-то источники, относящиеся к истории этих мест, то есть какие-то архивы, — терпеливо объяснял Хартнер. — Вы сами сказали, что те архивы, которые вы изучили, относятся к началу девятнадцатого века, в — как мы уже говорили — история мест преступлений может быть намного старше, потому что касается самого старого района города. Вот почему я сказал о тонких источниках. Просто не слишком много актов от тринадцатого до конца восемнадцатого века.

— Если нет почти никаких документов, — Мок был раздражен, — то тогда где я могу найти любую информацию об этих местах или зданиях? Где бы вы их искали, как историк?

— Дорогой господин советник, — Хартнер напрасно старался скрыть нетерпение, — я прежде всего исследователь семитских языков…