Он хотел поразить ее и поэтому провел следующие дни, пытаясь придумать великолепное и глубокое музыкальное произведение. Но ничто из того, что он написал, не казалось свежим. Дункан начал паниковать при мысли о неудаче; он действовал импульсивно, чтобы сблизиться с девушкой, которой восхищался, и вызвался сделать то, чего на самом деле не мог. На следующее утро он пришел на репетицию пораньше, чтобы встретиться с хореографом и объяснить, что не может продолжить работу с ними. Однако тот опаздывал, и единственным человеком, оказавшимся на месте, была девушка, которую он больше всего боялся увидеть: Джина.
Должно быть, Дункан выглядел готовым сбежать, потому что она сразу же спросила, что случилось.
– Я… просто пришел сказать, что… не могу этого сделать… музыку. Вы можете передать это хореографу?
– Что ж, – просто сказала она, – но, если не возражаете, я хотела бы узнать, почему вы решили, что не можете?
Он был удивлен ее вопросом, никак не ожидал, что ему придется оправдываться перед ней.
– Я… Я не могу заставить себя сделать это. Мелодии иногда… просто не приходят. Я не могу контролировать подобное.
Дункан ожидал, что ее устроит такое объяснение, но Джина за кулисами оказалась такой же бойкой, как и на сцене.
– А как обычно эти мелодии приходят?
Дункан объяснил свой способ – он начинает с произведения другого человека, экспериментирует с импровизациями, отталкиваясь от них. На ум пришло только одно исключение, но тогда он был слишком смущен, чтобы признаться ей в этом: партия, которую он написал о ней, была другой. Идея пришла к нему сама по себе.
– Ты когда-нибудь раньше работал совместно с другим музыкантом или танцором?
– Нет, – признался Дункан, – никогда.
Джина рассказала о том, как это делала пианистка в ее школе танцев в Санта-Фе. Она какое-то время наблюдала за движениями танцоров, а затем придумывала музыку, гармонирующую с их выступлением.
– Может, мы попробуем так же?
Несмотря на сомнения, Дункан согласился попробовать, потому что не мог представить, что откажет ей. Она взбежала на сцену, и он сел за пианино, чтобы посмотреть ее танец. Дункан предполагал, что ей будет некомфортно без других танцоров, но она без колебаний бросилась вперед, ее фигура сжалась в одиночестве, а затем вырвалась наружу, принялась что-то искать. Ради него она добавила чувств в каждое движение, чтобы он мог лучше уловить тон, и он позволил своим пальцам бегать по клавишам, чтобы не отставать. Зазвучала музыка.
Через мгновение Джина остановила его:
– Это красиво, но, может, даже чересчур красиво? Мне кажется, нужно что-то более неуверенное, даже напряженное.
– О, ладно. Я понял. Тогда попробуем вот так.
Дункан добавил больше двусмысленности в виде приостановленных и низких аккордов и тут же понял, что да, Джина была права. Он продолжал, пока несколько мгновений спустя девушка снова не остановила его:
– А вот тут тон меняется. Здесь меньше амбивалентности, больше уверенности.
– Может, так?
Он попробовал более смелый пассаж в мажорной тональности.
– Более нежно, более мечтательно.
Дункан замедлил шаг, вдумываясь в ее слова. До сих пор Джина поражала его издалека той энергией, которую она излучала, но здесь, работая с ней, он начал понимать, что ее вдохновляет. Инстинкты Джины были настолько остры и она настолько доверяла им, что каждая фраза и движение, исходившие от нее, казались необычайно убедительными. Ее жизнерадостность поразила его так, что она показалась ему более реальной, чем он сам.
Дункан продолжал следовать всем ее советам, и в конце концов, когда он воспроизвел пьесу заново, учтя подсказки Джины, он был поражен, обнаружив, что получилось намного лучше, чем он даже представлял.
С того дня Дункан был уверен, что должен найти какой-то способ сделать Джину частью своей жизни.