Конец заблуждениям

Мне нужно извиниться перед тобой за то, что покинула Прагу без объяснения причин. Это, должно быть, сбило тебя с толку – мое появление ни с того ни с сего, а затем столь же стремительное исчезновение. Я даже не сообщила, что с Дунканом все в порядке, и не зашла попрощаться.

В последние недели произошли некоторые события, о которых мне хотелось бы рассказать тебе, более того – я с самого начала планировала рассказать тебе о них по приезде в Прагу. Но сегодняшнее утро внесло коррективы. Изменило мои планы, изменило все. Мне стоило заподозрить, что происходит, из-за моего вчерашнего недомогания. Но я ничего не понимала, пока не проснулась сегодня, чувствуя боль в некоторых местах, что не оставило сомнений…»

На этом она остановилась, мысли вернулись к тому, что произошло несколько часов назад, когда она оставила Дункана в постели и в смятении чувств отправилась бродить по улицам Праги. Образы заполонили ее память, пока она шла, теряя представление о том, куда идет, пока, словно во сне, она не наткнулась на неприметное здание и не увидела Дункана, входящего внутрь. Она была поражена, обнаружив его там – ведь незадолго до этого она оставила его спящим! – и последовала за ним. Здание оказалось синагогой. Из глубины помещения она наблюдала за ним, его голова была опущена, а тело раскачивалось.

Он молился. Дункан, рациональный Дункан, который так часто ставил свой прагматизм выше веры в то, что любил, – он стоял здесь, причем с таким покаянным видом, что у нее на глазах выступили слезы. Она не могла знать, какие слова он возносил к Богу, но она верила, что они, должно быть, имеют отношение к ним, что он ищет какие-то способы сохранить их брак целым, возместить вред, который они причинили друг другу. Джина покинула храм, зная, что произошедшее между ними было благословением, а ее открытие тем утром – даром небес.

* * *

Дункан сидел напротив нее в глубоком сне, не зная, что его молитва была услышана. Он все еще спал, пока Джина заканчивала свое письмо Вайолет и писала другое, почти такое же, своему отцу.

В Вене они пересели на поезд до Рима, где расположились в спальном вагоне для ночной поездки. Джине потребовалось некоторое время, чтобы избавиться от своих мыслей и заснуть, но в итоге она даже сумела выспаться. Дункан разбудил ее утром, чтобы сообщить, что они подъезжают к Римскому вокзалу. Как только поезд остановился, все вокруг засуетились, чтобы успеть на сиенский поезд. На платформе уже собралась тесная, шумная и жизнерадостная толпа: молодые мужчины и женщины флиртовали, фанаты соперничающих клубов насмехались друг над другом. Многие пассажиры принесли с собой ланч и уселись на платформе, чтобы перекусить, другие разливали вино по бокалам. Пока Дункан ждал среди них, Джина отошла разменять деньги, купить билеты и немного еды.

Отдохнувший и почувствовавший себя лучше Дункан съел купленные ею бутерброды, хотя все, что Джина смогла заставить себя съесть, – это ломтик сухого хлеба. В Кьюзи им снова пришлось пересаживаться на другой поезд, а на последнем отрезке пути какие-то пассажиры начали петь хриплыми голосами. Пение подбодрило Джину, напомнило ей, что Прага в прошлом, а то, что ждет впереди, – наверняка будет бурным, новым и, возможно, фантастическим.

На вокзале Сиены уже царил хаос, люди высыпали через двери вокзала на улицу в поисках такси. В отсутствие вокруг свободных носильщиков Джине и Дункану пришлось повозиться со своим багажом, и к тому времени, когда они вышли на улицу, очередь на стоянке такси стала такой огромной, что они отчаялись когда-нибудь попасть в город. Пока они стояли, обсуждая, что делать, к ним подошел молодой человек в кепке и спросил по-английски, не хотят ли они проехать в центр города.

– Si, si, – кивнул Дункан.