Конец заблуждениям

Джина улыбнулась, решив смягчиться, чтобы снова успокоить его. Не было никакого смысла давить на него таким образом. Она перестала говорить о своем отце, хотя поймала себя на мысли, что думает о нем, чувствуя, что не может позволить ему оставаться в неведении. В конце концов ей придется рассказать ему о своих планах остаться за границей. Она не сообщила Дункану о своем намерении позвонить домой – он бы только возразил, и в любом случае, она не спрашивала его разрешения. На следующий день она позвонила своему отцу из телефона-автомата в Галерее Боргезе, куда она пошла, пока Дункан оставался сочинять в их квартире. Не получив ответа, она попыталась еще раз на следующее утро, когда Дункан выбежал за молоком. И снова после четырех гудков на линии раздался записанный голос ее отца:

«Вы позвонили Фрэнку Рейнхольду…»

В то утро она решила оставить сообщение.

«Папа, это я. Прости, что не позвонила раньше. Все очень сложно, но ты должен знать, что я в порядке, более чем в порядке. Я отправила тебе письмо, хотя и не уверена, что ты его получил. Я надеюсь, у тебя все хорошо. Я уже несколько раз пыталась дозвониться до тебя и, в общем, начинаю нервничать. Скоро попробую еще раз. Надеюсь, ты получишь это сообщение. Люблю тебя».

* * *

Позже той ночью, лежа в постели, она поймала себя на том, что вспоминает картину, которую видела в базилике Святого Петра, работу Рафаэля: жена Лота, убегая, оглядывается на горящий Содом и застывает, превратившись в соляной столб, не в силах двигаться дальше со своей семьей. Это показалось ей предупреждением. Не оглядывайся назад. Не плачь солеными слезами, когда тебя спасли. Они с Дунканом собирались вместе создать семью, начать новую захватывающую жизнь в большом городе, и он, казалось, так доволен этим, что оставил свои собственные заботы позади. Джина больше не слышала о звонках его матери. Дункан не выражал сомнений по поводу будущего, как раньше. На неделе он подал заявление в Академию и связался со школой итальянского языка, которая работала все лето. Он пропустил три недели занятий, но если нанять репетитора, который поможет наверстать упущенное, да с имеющимся знанием французского… Короче говоря, учитель заверил, что с итальянским он справится.

Дункан двигался вперед; она должна была делать то же самое и все же не могла избавиться от своих тревог – особенно относительно отца. Где он сейчас?

Джина решила, что существует лишь один человек, который может знать, все ли в порядке с ним.

Она подождала, прежде чем сделать этот ход, зная, что приведет в движение то, что нелегко будет остановить. Боясь последствий, она в течение нескольких дней носила номер с собой в сумочке, периодически вынимала его, смотрела, обдумывала, затем снова убирала. То, что она собирается сделать, – очень рискованно, и накануне дня, когда она решила действовать, она не спала всю ночь, кружа подле кровати, не в силах перестать двигаться. Наконец в восемь утра, когда Дункан пошел записываться на уроки итальянского, Джина достала листок бумаги и набрала номер, который ей по телефону сообщил клерк из Венского отеля, – номер Грэма Бонафера.

Глава четырнадцатая

Дункан

Рим, август 1996 года

По пятницам Дункана и его однокурсников отпускали пораньше, и они вместе шли по балкону, выходящему во внутренний двор, спускались по каменным ступеням через ворота на тротуар. Курсы итальянского языка проходили в небольшой гимназии на Виа дель Ваккаро, прелестной маленькой мощеной улочке с проходом, образующим арку между зданиями. В этом районе имелось несколько ресторанов, и в этот день студенты предложили пообедать всем вместе.

– Не могу, извините, – отказался Дункан, пытаясь уйти. Однако его однокурсники были настроены решительно:

– Perche нет?

– Давай, еще рано!

– Кто заметит, если ты останешься подольше?

– Mia moglie, – ответил Дункан, используя слова, которые выучил на той неделе: «моя жена».

Дункан произнес их в первый раз, тем самым признаваясь, что у него есть жена. Это показалось ошибкой. Возможно, он слишком расслабился в Риме.

– Ты женат? – спросила валлийка с огромными светлыми глазами. Дункан снимал кольцо перед уроком, чтобы избежать вопросов о Джине. – А мы думали, что ты приходишь домой и просто сидишь один в пустой квартире.