Конец закрытого города

— Что ты, Лёшенька? Спи…

Налитые кровью глаза пристально вглядывались в её лицо.

— Да что с тобой сегодня? Тебя обидел кто-то? Что ты волнуешься? — усталым, глухим голосом произнесла Лариса, опуская руку на голову 49-го.

Ему всегда нравилась эта скупая, почти единственная в их арсенале ласка, и синие губы сомкнулись.

Лариса отложила вязание и начала гладить уродливую голову, стараясь не смотреть на нее. За все годы, что они прожили вдвоем, она так и не смогла привыкнуть к тому, что видела.

49-й потянулся пальцами к ее щеке. Руки у него — почти как у человека, только ногти не розовые, а синие.

Он потянулся, дотронулся до щеки, еще мокрой от слез, и тут же отдернул руку.

Лариса вымученно улыбнулась.

49-й привстал, двумя-тремя неловкими движениями удобнее пристроил голову на Ларисиных коленях, но глаз не закрыл, а стал изучать узор от воды, украшающий потолок, словно причудливый рисунок.

Специнтернатов было двенадцать. И около десяти лет прошло так, как вообще-то и должны идти годы. У бабки Веры пачки газет, и в каждой — свои слухи. Эти страшные дети вроде бы больше не рождались, но они росли.

Лариса и 49-й прожили бок о бок семнадцать лет, он был ее ребенком, и всё же она не смогла подавить страх. И она понимала, как чужие люди обращаются с чужими детьми. Да и вообще, много ли любви достается на долю детей из интерната?

Первым пропал 8-й. На следующий день его нашли — он еще не умел прятаться под городом, а на улице был словно на ладони. Взрослые шарахались, дети — бросали камни.

8-го с триумфом доставили в интернат.

49-й встал.

— Приходи пораньше, я буду тебя ждать.

Остатки разума мутантов ушли на то, чтобы выжить под городом. Они оказались отличными охотниками. Но бродячих собак хватило ненадолго, а бомжи… на самом деле очень похожи на сытых и благополучных людей…

* * *

Выходить вечером не решался никто. Немногие оставшиеся в городе, в основном силовики, рабочие с электроподстанции и химзавода да старики со старухами, засветло запирали двери подъездов. Электричество с весны подавалось только в восточную часть города, и те, кто способен был переменить место жительства, селились поближе друг к другу, занимая опустевшие квартиры. Но когда годы уже обвели твой возраст в черную рамку, переезжать бывает слишком трудно. Потому ютились люди и по окраинам, ожидая очередную зиму в обесточенных мертвых домах.

Когда солнце покраснело, из канализационного колодца, щурясь, вылез Ушан, а за ним Ехидный и еще четверо. В том уютном местечке, где они жили теперь, раньше обитали люди с нечеловеческим именем — бичи. Последнего бича Лохматый поймал и съел три года назад. Может, и не последнего, и тот, кого съел Лохматый, наверное, был вовсе не бич, но в этих тонкостях здесь никто не разбирался. Все были голодны.

Чтобы киевцы не охотились на тех, кто еще оставался в городе, с вертолетов по ночам сбрасывали пищу.

Подростки понимали, что для пищи-с-неба еще не время. Но голод гнал. И они двинулись на развалины центрального универмага, и улеглись там, напряженно вслушиваясь. Бетон отдавал последнее солнечное тепло. Грязные тела в изодранной одежде жались к нему.

Наконец в воздухе загудело, и тёмная стрекоза вертолета выпустила из «лап» тяжелый свёрток.

Подростки тоскливо завыли: свёрток упал на территории клана Лохматого. (Конечно, прозвище Лохматому дали не мутанты, из них лишь некоторые выговаривали отдельные слова. Прозвища когда-то придумали самым заметным из киевцев люди, но большинство — не имело теперь ни имени, ни клички, ни номера.)

Второй пакет упал ближе, и подростки бросились к нему. Они успели, никого постарше рядом не оказалось. Ушан, рыча, порвал пакет. Его клан, озираясь, набивал продуктами прорехи в одежде. Подростки были готовы удрать в любую минуту.

* * *

Лариса всегда ждала 49-го. Когда он уходил, ей казалось, что она его любит.

Два месяца назад она чуть не погибла. 49-й всегда выходил из дома после заката, а через час-другой возвращался. Но в тот раз его не было всю ночь.

Это было в начале весны, когда вертолеты перестали вдруг сбрасывать пищу. Мутанты начали голодать. А Лариса не знала, как они относятся к 49-му. Он не мог ей объяснить. И она боялась: ведь он был чужаком и для своих, жил с людьми, был сыт и чисто одет.

Всю ночь сознание рисовало Ларисе страшные картины — голодные киевцы терзают труп ее Лёшеньки. Наконец, она не выдержала, спустилась и распахнула дверь подъезда. Когда 49-й уходил, она запирала его так, как он был обучен открыть.

— Лёша! Лёшенька! — крикнула Лариса несколько раз в темноту. Подождала и крикнула ещё.

И тут в темноте загорелась россыпь красных точек. Это светились глаза киевцев.

Мутанты увидели женщину и наперегонки бросились к ней. Как Лариса успела запереть дверь подъезда и взбежать на третий этаж, она не помнила.

После этого ей временами кажется, что квартира кишит киевцами. Тогда она звонит по телефону соседке из квартиры напротив — бабке Вере.