Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Не хочу также строить догадки о том, в какой сте­пени мрачные прогнозы, не ограничивавшиеся од­ной ГДР и поступавшие, полагаю, не только от меня, содействовали рождению «доктрины Горбачева», что была изложена с трибуны ООН и в переводе на ши­роко понятный язык означала: СССР уходит из Цен­тральной и Восточной Европы. Доктрина формули­ровалась келейно, как если бы готовился рутинный риторический опус, а не переиначивалась глобаль­ная и европейская политика Советского Союза. Большинство членов Политбюро, включая предсе­дателя Совета Министров Н. Рыжкова, знакомились с готовым текстом, когда М. Горбачев летел над Ат­лантикой. Ни с кем из союзников СССР по Варшав­скому и другим договорам обменов мнениями на­счет свертывания советских обязательств на случай «косвенной агрессии» предварительно не проводи­лось. Предоставление союзникам копии речи гене­рального за час до ее произнесения на Генассамблее предварительным согласованием не назовешь.

М. Горбачев не любил душещипательных объяс­нений. Оно проще — ставить, особенно зависимых от тебя, перед свершившимися фактами. Вот так за два года до сторнирования СЭВа состоялись проводы «братской любви» и «социалистической соли­дарности». Отныне каждому назначили барахтать­ся и умирать в одиночку. В лексиконе генерально­го секретаря и затем президента на почетное место вышло понятие «общечеловеческие ценности». Пе­ред ними должны были трепетать национальные интересы, социально-экономические принципы. Через «общечеловеческую» призму надлежало взи­рать на собственные позиции и доктрины, на весь предшествовавший опыт.

Советская Россия однажды уже попробовала пе­ределать мир политикой доброго примера. Штык в землю, солдат по домам! Армия пролетарскому го­сударству ни к чему! Мир без аннексий и контри­буций! Прочь грабительские тайные договоры, зак­люченные между империалистами! Сорвать покров с подготовки войн — и войны станут невозможны­ми! Трудно было придумать в октябре 1917 года луч­ший аккомпанемент для рождения нового строя, новой философии народовластия, нового прочте­ния «общечеловеческих ценностей».

Идея, может быть, и сильнее оружия. Как-никак она первична и не сникает перед пограничными шлагбаумами. Когда-нибудь идея, наверное, пре­вратится в необоримую силу. С некоторых пор че­ловечество существует, потому что и пока оно ду­мает, находит в себе мудрость обуздывать «измы». Иногда право силы даже уступает силе права. Это вселяет надежду, поощряет мечтателей, свято веря­щих в то, что золотая пора цивилизации впереди. Мечты и надежды помогают не терять себя, но они не отменяют реалий.

Приняв желаемое за действительное, Советская Россия получила в награду агрессии и интервен­цию, контрибуции и аннексии, блокаду и дискри­минацию. Платой за «общечеловеческие ценности» в редакции М. Горбачева стали увядание Советско­го Союза и его крах.

Мне чужда философия «с волками жить — по-волчьи выть». Как неинтересно стать умнее глупого, так невелико достижение быть чуть лучше пло­хого. Тягу М. Горбачева к прорывам в новое каче­ство я не принимал за способ самоутверждения и возвышения. Конечно, его тщеславие нельзя было у не заметить даже в сумерках, но оно могло бы сой­ти за пятно на солнце, не стань в какой-то момент первым «эго» генерального секретаря, неутолимым и безудержным.

К политикам теория Ломброзо еще реже приложима, чем к заурядным уголовникам. Порчу на политиков напускает власть. Абсолютная власть портит их абсолютно и, похоже, непоправимо. Бесконтрольный, неуправляемый взлет чаще все­го перерастает во взлет к зияющим высотам.

Чуткие слухом да могли уловить среди шумных восторгов 1985—1986 годов скептические нотки. В бурном старте М. Горбачева меня лично на­стораживали самоуверенность, прямолинейность суждений, лихость в распоряжении унаследо­ванным политическим капиталом. В «Опытах» Монтеня можно прочитать: «Безумие судить, что истинно и что ложно, на основании нашей осведомленности». Постичь все в одночасье никому не дано. И винить нового лидера в пробелах осве­домленности было бы несправедливо. Но все же — не многовато ли подмешивалось любительства в дела, предписывавшие строжайший профессионализм?

Это не мешало мне по достоинству принять за­явление от 15 января 1986 года — советский при­зыв к освобождению Земли к концу XX века от военного атома. Воодушевляющий старт для новой внешней политики. И заслуги М. Горбачева здесь непреходящие.

Позиция США сделала неосуществимым план денуклеарйзации планеты, что прискорбно. Из случившегося на встрече с Р. Рейганом в Рейкья­вике М. Горбачев извлек, по моему восприятию, единственно правильный урок: Советский Союз прекратит подыгрывать американской стратегии, перестанет тянуться за каждой следующей новин­кой в военном арсенале США. Без внимания ка­чественную гонку вооружений, которую ведет дру­гая сторона, предупредил генеральный, СССР не оставит, ответ последует, он будет эффективным, но не чрезмерно экономически обременительным для нашей страны.