Конго Реквием

Продолжая размышлять, он любовался пейзажем. Лодка разрезала волны, образуя два пенных золотистых крыла по обе стороны форштевня. Всю ночь он ждал этого момента: восхода солнца. Насколько хватало глаз, джунгли потрескивали, осыпанные феерической золотой пыльцой.

– Когда они явятся?

– Утром. На вертушке. Они должны позвонить.

Понтуазо не возьмет «пуму»[78] – слишком тяжелый и шумный, ни «апаш» или «тигр» – слишком агрессивные. Скорее уж «дофин», который придаст их вылазке вид спасательной операции на воде. В любом случае это дорого обойдется одному несчастному мудаку, имевшему глупость сунуться в зону военного конфликта. Не считая того, что какой-нибудь псих с гранатометом может принять их за подходящую цель, – на земле Катанги возможны любые перепады настроения.

– Куда именно ты забился?

– В пень.

Морван прыснул – не стоит пренебрегать маленькими радостями, когда имеешь дело с африканским чувством юмора.

– Вот и не дергайся. Я буду в Лонтано ближе к полудню.

– Папа, я ценю твои усилия, но можешь возвращаться, откуда пришел.

– Не думаю, что ты сейчас в том положении, чтобы спорить.

– Говорю же, Понтуазо…

– Не вижу перебора в том, что нам придется подтирать тебе задницу на пару. Оставайся, где ты есть, и спокойно дождись меня.

– Нет. Мне еще надо кой-кого повидать на том берегу.

Фаустин Муниазера.

– Будь ты собакой, тебя бы давно усыпили. Ты когда-нибудь остановишься, мать твою? Или так и будешь разыгрывать из себя кроху Мегрэ и носиться очертя голову с пером в жопе, когда отовсюду палят? И пусть вертолеты по черт-те сколько миллионов евро за штуку летают за тобой, а бедный папаша гребет в твоем направлении на сраной пироге?

Эрван тоже засмеялся: контраст между возможностями MONUSCO и отца не мог его не позабавить.

– Еще раз повторяю, я ценю твое желание…

– Кто твой свидетель? – спросил Грегуар для вида.

– Мефисто, глава Интерахамве. Полагаю, это имя тебе кое о чем говорит.

– Думаешь, тебе удастся что-то из него вытянуть? – бросил он, не реагируя на замечание сына.

– Имеет смысл попробовать.

– И как ты собираешься его найти?

– Пойду от трупа к трупу.

– А как переплывешь реку?

Эрван не ответил, безусловно оценив абсурдность своего положения. Но Морван не стал зацикливаться на этой трудности: его упертый сынок и тут выпутается.

– Советую тебе не вылезать из своего пня, – настойчиво повторил он. – Не искушай судьбу. Ты и так получил выше крыши.

Внезапно пирога замедлила ход. Они вплыли под лиственный свод. К шуму мотора примешались вопли обезьян и пересвист птиц. Из распахнутых объятий Бога они переместились непосредственно к нему: в собор. Стрельчатая архитектура, витражи на кровле из верхушек деревьев, запахи смол, исходящие от разлагающейся коры. Мощь Африки, когда она переходит от огромного к малому, от необъятности небес к свечению исповедальни, вызывала ком в горле. В Европе будущее читали по линиям руки. Здесь – по прожилкам листьев.

– Я прочел твое досье, папа…

Тон у Эрвана был серьезным, почти торжественным.

– Какое досье?

– То, которое составил де Пернек.

Морван всегда знал, что этот документ существует, – он искал его неделями, месяцами после бегства той сволочи. И пришел к выводу, что бельгиец прихватил его с собой. Еще одна ошибка…

– И что? – спросил он бесцветным голосом.

– Я прочел, что произошло в Шампено.

Морван сосредоточился на пейзаже, чтобы больше ничего не слышать. Пирога снова выплыла на солнце. Казалось, она летит к свету, как на полотнах Шагала. Медный всплеск пламени заставил его зажмуриться. Внезапно он понял, что сын замолчал.

– Не вылезай из своей норы, – повторил он. – Я приеду за тобой.

Он отсоединился и опустил глаза, отдаваясь стаккато мотора и плеску волн. Чувствовал, как вибрация проходит по нервам, запах бензина проникает в кожу, пена хлещет в лицо… Он сыграет на манер Сальво. Одним ударом двух зайцев (как минимум): заберет сына и убьет Мефисто во славу старого доброго времени. Хуту был не только нежелательным свидетелем, но и настоящей мразью, на совести которого сотни убийств. «Одним хуту меньше, одним цветком больше», – гласила поговорка тутси.

Он заметил, что река переменилась. Волны стали черными, словно поток горячего дымящегося дегтя. Грязно-бежевая пена, казалось, марала сетчатку. Он поднял голову: приближались утренние грозы, медленная вереница темных мыслей и мрачных предвестий в духе Кассандры.

Он не боялся умереть. Только суда.

Эрван, что ты на самом деле знаешь?

66

Эрван обнаружил новую тропу на берегу реки, по-прежнему невидимую за глухими зарослями высоких трав. Иногда он погружался по щиколотку в илистые лужи, иногда латерит снова становился алым и скользким. Воздух превратился в водяной туман. Под капюшоном он не поднимал глаз, внимательно следя, куда ставит ногу, и только в отдельные моменты различал слева капли, бьющие по поверхности реки.